Елена Хаецкая - Записки из страны Нигде

В основном меня увлекало «мелькание» зверя в человеке, внезапно проявляющиеся звериные черты, как в облике, так и в характере. Это очень благодатная тема, жаль, что ее слили.

Основная «история» оборотня – это попытка его контролировать свою звериную природу. Кто не обожал Волка в «Десятом королевстве» - Волка, который не хотел (влюбившись в героиню) быть жестоким и превращаться в зверя каждое полнолуние?

Чудовище ради Красавицы должно превратиться в человека окончательно и бесповоротно. Подобные же попытки, но безуспешно, делает Чудовище Франкенштейна, но оно, бедное, обречено: во-первых, оно искусственное, во-вторых, все-таки тупое. А вот Чудовище в «Красавице и Чудовище» - оно на самом деле человек и должно потерять свою жуткую оболочку. То же самое касается и медведей, и царевны-лягушки.

Понятно, что сказки о браке девушки и медведя восходят ко временам тотемизма. А брак царевича с жабой – очевидно, пародирует пафосный тотемизм ранней эпохи.

Но так или иначе, монстр в любом варианте будет уязвим. Да, он может быть силен, страшен, он обладает волшебными возможностями, но у него есть слабое место – шкурка, - и через шкурку его легко достать.

Гениальны с этой точки зрения были и первые эпизоды «Ведьмака» (который потом тоже сполз в «Санта-Барбару» - ну что за проклятие тяготеет над историями с продолжением!). Ведьмак ходит по городам и весям и уничтожает монстров, но есть тонкость: кое-кто, кто кажется монстром, на самом деле превращенный человек, жертва колдовства. Говоря иначе, внутри такого существа нет зверя.

Самый редкий и самый интересный способ показать зверя внутри человека – это написать историю , в которой непонятно, люди там действуют или животные. Я не беру Оруэлла, потому что он прямолинеен, как Лафонтен: пишем «мартышка, осел, козел и косолапый мишка», а подразумеваем, конечно же, людей. Это просто аллегория.

Нет, а вот так, чтобы было неясно… Такие вещи органично и просто предстают в сказках про животных, где ворон женится на девушке, лиса выходит замуж за волка, но вообще не всегда понятно, о ком идет речь, о птице вороне или о тотемном животном вороне, о божестве в форме ворона или о человеке, внутри которого существует ворон (шамане?). Вот эта текучесть образа, когда не только неясно, ворон или человек, но и неважно, - она в художественной литературе практически не встречается.

Самое удивительное, что был на моей памяти один роман, где реализован этот принцип, причем в полной мере, и это роман Джозефа Д'Лейси "Мясо".

Там речь идет о скотобойне и о человеке, который работает на скотобойне и не ест мяса. Но! В один «прекрасный» момент, ближе к финалу, ты вдруг не без ужаса понимаешь, что все те быки и коровы, которых забивают на скотобойне, - они точно такие же существа, как и те, кто их ест. В данном случае, кстати, не вполне понятно и не вполне важно, кто по обе стороны барьера: люди и там и там, или коровы и там и там. Важно то, что они принадлежат к одному биологическому виду.

На моей памяти, повторю, это единственный случай полноценного воплощения «тотемического» принципа изображения животного внутри человека. А тема-то интересная…

00:00 / 14.04.2018

В прозаическом произведении, даже таком большом, как роман, должен быть ритм. Это вещь неочевидная, и я о ней в принципе никогда серьезно не задумывалась. Тем более не выработала рецептов – как этого добиться. И все-таки ритм имеет очень большое значение.

Дело ведь не только в том, «что» происходит и с «кем» происходит. Сам по себе язык произведения – не только средство, но и цель, он не только слуга, но и господин. «Содержание художественного произведения есть его форма». С поэзией все более-менее ясно, но для прозы это тоже важно.

Этому, наверное, нельзя научить, но о существовании такого феномена, как внутренний ритм прозы, стоило бы говорить побольше.

Почему я часто бросаю худлит, даже не забравшись дальше пяти страниц? Нет течения реки, нет движения танца. Меня как читателя пресыщенного, прочитавшего слишком много книг, нужно схватить и увлечь. Я должна ощутить биение чужого сердца, потянуться, пойти на звук. А звука нет. Бесформенность и какофония. Фразы могут быть грамотно составлены, но это школярство, и я сразу вижу, что текст вылизывали два редактора и три корректора: дитя при семи няньках, гладенькое, ровненькое – и это в самом лучшем случае. Еще чаще из прилизанного текста упрямо высовываются рожки и ножки английской школы – кальки с английского, полное отсутствие чувства русского языка, его вкуса.

Русский язык позволяет создавать прозу в ритмическом отношении очень гибкую. Наверное, впервые я это ощутила, в очередной раз перечитывая «Войну и мир». Да, Толстой писал чудовищным языком, он загромождал страницы какими-то деспотическими (иначе не скажешь) – даже не фразами, а периодами… И вдруг я услышала вальс. Тяжелый, медленный, с замиранием и чуть притормаживающим гулким барабаном на ударном такте: ббббухххх… два, три… ббббуххх… два, три…

Очень медленно в воронку этого мощного вальса затягивало все, всех: героев войны и героев мира, рассуждения, споры, влюбленность, смерть, Москву, Наполеона и Александра, борзых собак, мечты Николеньки… читателя…

Это великое мастерство гения. Не пытаясь никого поставить на одну доску с Толстым, все же скажу: а у кого учиться-то, как не у гениев?

Я твердо убеждена в том, что даже роман должен иметь, помимо структуры, помимо сюжета, помимо – самое главное! – персонажей, которые читателю должны полюбиться, - еще и этот внутренний ритм, свою музыку. (Для рассказа это еще важнее.)

Музыка позволяет манипулировать текстом еще более искусно. Слом ритма обязательно вызовет ответную реакцию читателя, заставит его насторожиться – и лучше ощутить авторский замысел. Единый ритм заставит читателя пройти с автором весь танец до конца, выдохнув в финале.

…И я понятия не имею, как это можно сделать чисто технически. Писать под музыку? Но сначала эту музыку надо услышать. Понять хотя бы, что это – марш, вальс, танго, фокстрот. (Кстати, по моим наблюдениям, военная тема – почти всегда вальс, а не марш… но это неточно).

И потом уже можно под правильную музыку вслух читать куски своего текста и сверять: звучит, не звучит, диссонанс или так, нормальненько, гармонично?.. Многие авторы пишут под музыку, и это правильно.

На самом деле я не могу конкретно сказать, как чисто технически сделать текст ритмичным. Стивен Кинг, вон, советует убирать наречия. Это его метод, но не мой. Я знаю только, что если в тексте нет ритма, то он становится блеклым, и нужен очень интересный сюжет, чтобы я не бросила. А интересного сюжета нет без интересного героя. А героя интересно не покажешь, если язык у автора похож на манную кашу… Такой вот замкнутый круг.