Станислав Борзых - Тотальность иллюзии

Третья. Большую роль играют размеры данного коллектива. Если вспомнить мои примеры, то обнаружится, что существование биологов с их особым языком – это возможность общества отдавать часть ресурсов на то, что не применяется большинством других людей. То же самое касается и многих других специалистов, имеющих собственный жаргон. Вследствие того, что носителей коммуникационной системы – огромное множество, она в состоянии позволить себе существование отдельных, но не изолированных областей, в рамках которых присутствуют особые имена и обозначения. Если же, напротив, группа невелика, то весь её словарный запас распределяется равномерно, и, по сути, каждый знает ровно столько же единиц, сколько и любой другой её представитель.

Если вообразить себе ситуацию, когда носителей много, но все они плотно спаяны с природой и зависят от неё, то не совсем понятно, начнёт ли язык дифференцироваться по подгруппам, с собственной специализацией в некой узкой области знания, либо же мы увидим образование новых коммуникационных систем, но с той же плотностью данных, что и у изначальной. Проще говоря, что произойдёт – появление или углубление?

В истории известны примеры довольно жёсткой зависимости, но с большой плотностью населения. Многие первые цивилизации крайне болезненно реагировали на изменения в окружающей среде, а также не расщеплялись на более мелкие, и, тем не менее, демонстрировали более серьёзный уклон в сторону социальной сферы именования. С другой стороны, местности, позволявшие её обитателям оказываться изолированными от иных групп, очевидно, показывали образование новых языков, но с той же насыщенностью словесного репертуара.

По видимости, сама плотность населения может оказывать глубокое воздействие на состав коммуникационной системы. В зависимости от того, насколько насыщенной является социальная жизнь данного коллектива, складывается более очевидная предрасположенность к её обозначению.

Четвёртая. Важно само качество окружающей среды. Чем более разнообразной она выглядит в глазах наблюдателя, тем больше потребность в нюансах, а, следовательно, создании новых слов. Здесь существенно следующее. Не имеет значения, насколько реальность многогранна в действительности. Не существует критериев, по которым кто бы то ни было получал возможность определить, что это такое – дифференциация. Если, скажем, я отличаю голубой от небесного, это ничего не говорит о вещах, которым я приписываю данные цвета, но только о моих способностях к разведению их по сторонам. То же самое касается и групп людей, которые дают имена. Всё зависит от их коллективного восприятия и от желания его воспроизвести в языке.

Кроме того очень важно, чтобы группа была готова потратиться на данное предприятие. Потому что, поступая подобным образом, она автоматически теряет ресурсы на обозначение чего-то другого, тоже предположительно существенного. Вообще же это очень сильно напоминает ситуацию со следами в снегу. Для одного – они просто огрехи в ровной поверхности, тогда как для его визави – они целый мир, наполненный смыслами и информацией.

Пятая. Она тесно соприкасается с предыдущей, но к ней не сводится. Окружающая среда может быть как стабильной, так и подверженной резким и частым флуктуациям. Понятно, что обитатели соответствующей местности в курсе происходящего, поэтому они имеют возможности или, если смотреть на это под иным углом, вынуждены давать обозначения крайним концам спектра, а также всем промежуточным положениям. Если, например, весна и осень непохожи друг на друга, то они получат разные имена, если же они представляют собой версии, по сути, одного и того же – нет.

Несмотря на то, что я придаю огромное значение субъективности людей, нельзя всё же забывать, что различия обнаруживаются не на пустом месте, но имеют под собой порой весьма веские основания. Игнорировать уникальность невозможно, и в зависимости от обстоятельств она либо получает имя, либо же остаётся без оного.

Имея озвученные причины в виду, можем ли мы ответить на заданный вопрос? Лишь частично. Разумеется, более плотное взаимодействие с природой заставляет людей уделять этим отношениям значительно больше своего времени, внимания и сил по сравнению с противоположным состоянием дел. Тем не менее, посвятить себя всего исключительно обозначению явлений и предметов окружающей среды коллектив просто не в состоянии, потому что в данном случае он перестанет существовать именно как культура. Последняя есть всегда надстройка, и какой бы малой она не была, она всё же потребляет часть ресурсов общества, её создающего. С другой стороны, сложность социума совершенно точно ведёт к большему числу слов, обслуживающих внутренние потребности группы.

Вернёмся к третьей причине – размеру общества. В простых коллективах, т.е. состоящих из незначительного числа индивидов, нередко наблюдаются имена для крайне запутанных родственных отношений, которые часто упускаются там, где людей много. Всякая большая группа сталкивается со следующей проблемой. Ей необходимо регулировать связи между незнакомцами, а, значит, их классифицировать.

Сложные системы родства возникают там, где на самом деле людей мало или они отделены друг от друга, без возможности содержания комплексного аппарата языка. В крупных агломерациях нет смысла производить на свет огромное количество терминов для в действительности имеющихся нюансированных отношений просто потому, что это потребовало бы такого объёма ресурсов, что ни одна коммуникация не захотела бы отдавать.

Значит ли это, в свою очередь, что выведенная мною закономерность неверна? Нет. Если в малых группах основное внимание, а, следовательно, и ресурсы сосредоточены на узком круге лиц и связей между ними, то в больших коллективах система сама по себе становится более сложной, а потому производит, в конечном счёте, значительно большее число оттенков, обслуживающих отдельные локусы и типы взаимоотношений. Вспомним по этому поводу «качание ногой с целью привлечения внимания». Более вероятным представляется вариант с изобретением отдельного для данного явления слова в крупных и плотных популяциях по сравнению с разреженными и малыми. И всё же почему отдельного термина, по видимости, нет?

Рассмотрим этот процесс внимательнее. Что значит качать ногой? Это значит производить ею некие движения, не обязательно осмысленные. Сложно, хотя и возможно, представить себе культуру, где бы подобные усилия воспринимались как угрожающие. Конечно, человек, вполне вероятно, готовится нанести вам удар, но зачем тогда показывать свои намерения столь явно? Проще было бы причинить вам вред исподтишка, не позволяя вам понять, что он затевает. Если же движения носят нейтральный характер, то, тем более, нет смысла их как-то обозначать. Хватит и того, что я в состоянии это описать. Наконец, привлечь внимание можно и иными, на самом деле более действенными способами.