Внутренний СССР - Руслан и Людмила

Это выдержки из книги американского политолога Ральфа Эпперсона “Невидимая рука” (Введение во взгляд на историю как на заговор). Автор изучал проблему, которую мы здесь затронули, более 20 лет. Впервые книга вышла в США в 1985 г., и за семь лет (к 1992 г.) была тринадцать раз переиздана, что довольно много для общества, лениво глядящего в телевизор. Если в западной цитадели мафии бритоголовых лишь к концу ХХ в. рассмотрели “невидимую руку” Черномора, то, как видно из поэмы, бесовский заговор горбатого урода для простоватого правительства России был оглашен еще в начале XIX в.

Умен не как человек, а как «бес»! С точки зрения информации о типах психики, данной во Введении, бес — не животное, но и не человек. После того, как выявился демонический строй психики, можно сказать, что бес, с одной стороны, — разновидность демона, а с другой — некая программа, т. е. информационная сущность, не обладающая самосознанием и свободой воли, запечатленная в биополях человека и Земли. В дальнейшем эта тема была развита поэтом в его последней и пожалуй самой символичной (а потому наверное и самой сложной для толкователей пушкинского наследия) поэме “Медный всадник”. В ней все внимание читателя сосредоточено на мучениях потерявшего рассудок Евгения [31] С содержательной стороной символики этого образа можно познакомиться в работе Внутреннего Предиктора СССР “Медный Всадник — это вам не Медный змий”. — «ни зверя, ни человека»:

Что касается Головы, то в её рассказе все время идут как бы два смысловых плана. Первый — на уровне эмоций, — мера понимания происходящего со стороны Головы-правительства. Это план сознания. Второй — сам Пушкин, с его мерой понимания происходящих процессов. Это план подсознания. Hа уровне сознания — ЧУДО! Рок! Hа уровне подсознания — представление в образной, поэтической форме о методах управления социальными процессами.

«Все на свете презирая…» — это вседозволенность. На нее не имеет права никто, поскольку согласно Корану 6:12: «Бог избрал для самого Себя быть милостивым» и тем самым отказался от вседозволенности.

Столь важная тема не случайно затронута в поэме, поскольку благонамеренная вседозволенность — один из кратчайших путей к сатанизму. И нашим современникам не следует путать слова «вседозволенность» и «произвол», ибо произвол бывает нравственным и безнравственным. Нравственный произвол (закон неписаный, на основе которого и живет народ), введенный в рамки закона писаного, народ принимает; институты управления укрепляются и государство под сенью таких законов благоденствует. Злонравный произвол народ отвергает, государственные структуры управления, основанные в этом случае на писаном законе, разваливаются, в стране наступает хаос.

Не одно тысячелетие продолжается экспансия библейской концепции благодаря вседозволенности “бороды Черномора” — ростовщической кредитно-финансовой системы (обобщенное средство управления четвертого приоритета). Пушкин был один из немногих, кто понимал, что у приверженцев этой концепции есть определенные проблемы в её продвижении в России; особенно в отношении её основополагающего принципа — ростовщичества. На уровне подсознания он различал содержательную сторону откровений, даваемых человечеству через пророков, и рассказов об откровениях, записанных и отредактированных “обладателями писания” (коранический термин, дающий представление о различии между пророками, несущими людям благую весть — по-гречески — Евангелие — и теми, кто непосредственно записывал откровения, редактировал и цензурировал их в преемственности поколений).

Это из раннего Пушкина — из “Гавриилиады”, которую многие посчитали за “ошибки молодости”. [32] Если и есть в ней ошибка, то до её понимания не поднялись ни современники поэта, ни официальные “пушкинисты” нашего времени. В цитированном фрагменте “Гаврилиады” образ библейского Моисея пока еще не отделился от истинного образа своего исторически реального прототипа, но зато какова целеустремленность! Но для посвященных в искусство управления социальными процессами, для тех, кто осознанно уклонился от жизнеречения в знахарство — эти “ошибки молодости” были страшным знаком: появился некто, при определенных обстоятельствах способный отличить Откровение, данное Богом людям через пророка, от рассказа об Откровении непричастных; некто — готовый открыть человечеству истинные цели “обладателей писания”, способный продолжить дело, начатое три тысячи лет назад Эхнатоном. Для держателей библейской концепции это был шок, от которого они оправились не сразу, поскольку под угрозой оказалась устойчивость толпо-“элитарной” пирамиды, выстраиваемой ими более трех тысяч лет.

В первой половине XIX в. (время написания поэмы) нравственность дворянства, которое было основным потребителем и, как оно мнило себя, — ценителем творчества Пушкина, оставалась толпо-“элитарной”. Многие вещи и явления мироздания, которые поэт видел и ощущал (а значит, и имел их образы на уровне подсознания), но не мог изъяснить своим просвещенным современникам в общепринятой тогда терминологии, ибо «многие вещи им были непонятны не потому, что их понятия были слабы, а потому, что сии вещи не входили в круг их понятий» (К.Прутков). Отсюда, как было показано в введении, — живой, а не вареный эзоповский язык поэмы и всего творческого наследия Пушкина. В нем индивидуальные образы подсознания поэта, обретая устойчивую меру (слово-код-мера), развивают чувство меры в поколениях читателей и формируют в них на основе этого чувства новую нравственность. В этом смысле поэтический язык — мощное оружие третьего приоритета (идеологического). Благодаря ему можно сохранить и донести до людей, стремящихся к расширению круга своих понятий, необходимый обществу объем стратегически важной информации в обход контроля сознания её противников.