Семен Машинский - Художественный мир Гоголя

Гоголь хорошо понимал трагический характер современной ему общественной жизни. Его сатира не просто отрицала и обличала. Она впервые приобрела аналитический, исследовательский характер. В своих произведениях Гоголь не только показывал те или иные стороны русской «ежедневной действительности», но и вскрывал ее внутренний механизм, не только изображал зло, но и пытался выяснить, откуда оно происходит, что его порождает. Исследование вещественной, материально-бытовой основы жизни, ее невидимых черт и возникающих из нее нищих духом характеров, самонадеянно уверовавших в свое достоинство и право, было открытием Гоголя в истории отечественной литературы.

Белинский отмечал, что в авторе «Ревизора» и «Мертвых душ» русская литература обрела своего «самого национального писателя».

Общенациональное значение Гоголя критик видел в том, что с появлением этого художника наша литература исключительно обратилась к русской действительности. «Может быть, — писал он, — через это она сделалась более одностороннею и даже однообразною, зато и более оригинальною, самобытною, а следовательно, и истинною». Всестороннее изображение реальных процессов жизни, исследование ее «ревущих противоречий» — по этому пути пойдет вся большая русская литература послегоголевской эпохи.

Художественный мир Гоголя необыкновенно своеобразен и сложен.

Кажущаяся простота и ясность его произведений не должна обманывать. На них лежит отпечаток оригинальной, можно сказать, удивительной личности великого мастера, его очень глубокого взгляда на жизнь. И то и другое имеет непосредственное отношение к его художественному миру.

Никто из предшествующих автору «Мертвых душ» русских писателей не показал с такой убеждающей художественной силой, реалистической достоверностью отжившие формы крепостнической действительности России. Грибоедов, Пушкин, Лермонтов с позиций дворянской революционности обличали пороки помещичьего строя. В их произведениях глубоко раскрывался идейный конфликт между передовой дворянской интеллигенцией и господствующими реакционными устоями жизни. Чацкий, Онегин и Печорин — каждый из них по-своему отразил различные стороны этого конфликта.

Гоголь не призывал свергнуть царя-тирана и на «обломках самовластья» водрузить знамя вольности. Ему был не свойствен и мятежный ум Чацкого, страстным словом своим предававшего анафеме мир Фамусовых и Скалозубов. Гоголь тоже ненавидел этот мир, но казнил его иными средствами — смехом, который Герцен считал «одним из самых мощных орудий разрушения». В «Ревизоре» и «Мертвых душах» жизнь старой России показана с такой стороны и с такой обличительной силой, с какой ее еще никто не изображал.

Но выражало ли это изображение сознательную тенденцию самого писателя?

В свое время в советском литературоведении довольно широко бытовала легенда об отсутствии у автора «Ревизора» и «Мертвых душ» сознательно-критического отношения к действительности. Утверждалось, что писатель субъективно не разделял обличительного пафоса собственных произведений, что он создавал их якобы вопреки своим убеждениям. Согласно этой теории, Гоголь даже в 30-х и в начале 40-х годов, т. е. в пору своего творческого расцвета, стоял на неизменно консервативных позициях. Обличительный пафос гоголевской сатиры, таким образом, прямо противопоставлялся мировоззрению писателя.

Его талант творил якобы независимо и вопреки мировоззрению. Подобная точка зрения ошибочна и совершенно искажает характер творчества Гоголя, дает неправильное представление о его мировоззрении.

Гоголь — один из самых сложных писателей мира. Его судьба — литературная и житейская — потрясает нас своим драматизмом. Противоречия раздирали его сознание и творчество. В своих произведениях он, разумеется, сознательно разоблачал порядки, которые насаждал несправедливый общественный строй России. Но эта «сознательность» имела определенные границы. Гоголь был далек от мысли о необходимости радикального, революционного преобразования этого строя. Искренне и убежденно ненавидел он уродливый мир крепостников и царских чиновников. В то же время он часто пугался выводов, естественно и закономерно вытекавших из его произведений. Дар гениального художника-реалиста сочетался в писателе с узостью его политического кругозора. В этом смысле Белинский отмечал присущую Гоголю ограниченность «интеллектуального развития», а Чернышевский — «тесноту горизонта». Здесь — истоки той духовной драмы, которую пережил Гоголь в последние годы жизни.

В своем творчестве писатель испытал определенное воздействие идей Белинского. И хотя своей теоретической мыслью он не возвышался до революционных позиций великого критика, но его произведения боролись с тем же политическим врагом, которому противостоял Белинский. В своей известной статье «Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина» Ап. Григорьев писал, что «Гоголь стал литературным верованием Белинского и всей эпохи». Автор «Мертвых душ» импонировал Белинскому и всей «молодой России» не только поразительной оригинальностью и художественным совершенством своего творчества, но и направлением этого творчества. Идейная направленность творчества Гоголя была близка Белинскому; кроме того, в самом мировоззрении писателя были такие элементы, которые помогли ему создать произведения колоссальной обличительной силы. В мировоззрении Гоголя было немало отсталых, патриархальных сторон. Он верил в разум правительства и высшую справедливость власти царя. Он полагал, что эффективно улучшить жизнь народа можно лишь путем устранения чиновников всех рангов, недобросовестно относящихся к своим обязанностям. Но в духовном облике Гоголя было и немало черт подлинно прогрессивных. При всей противоречивости мировоззрения Гоголя его реализм обладал такой силой художественного обобщения, подводил читателей к таким выводам, что объективно Гоголь стал союзником Белинского и всей революционной демократии. Именно это имел в виду Ленин, выдвигая свое известное положение об идеях Белинского и Гоголя, «которые делали этих писателей дорогими Некрасову — как и всякому порядочному человеку на Руси…». [1] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 22, с. 83.

В нравственном облике Гоголя-художника всегда выделялась одна примечательная особенность — сознание величайшей ответственности за свое слово. Никакой силой нельзя было заставить Гоголя издать произведение, если он считал, что еще не исчерпал всех возможностей сделать его более совершенным. Он имел высокое нравственное право заявить: «Могу сказать, что я никогда не жертвовал свету моим талантом. Никакое развлечение, никакая страсть не в состоянии была на минуту овладеть моею душою и отвлечь меня от моей обязанности. Для меня нет жизни вне моей жизни». Исповедальный тон этого признания вполне соответствовал проповедническому характеру всего его творчества.