Роман Арбитман - Поединок крысы с мечтой

Библейский Адам был старше Евы на исторически малый срок, зато «женский» детектив в России оказался младше детектива обычного (то есть «мужского», по природе своей) на целую эпоху.

При большевиках гендерного деления в рамках названного жанра не могло быть в принципе. Однако и после СССР оно долго не могло возникнуть ввиду неразворотливости рынка: оценить в рублях спрос на женщин здесь оказалось некому и незачем. Пока наш книжный рынок не был до конца упорядочен, формализован, поделен между несколькими крупными корпорациями и не начал вырабатывать сравнительно неплохие (если не сравнивать с нефтяными) «белые» деньги, производство авторов крайм-литературы было пущено на самотек.

До поры русское детективное поле худо-бедно обрабатывали либо старые мастера с милицейской закалкой, либо новые волонтеры, перебежавшие в хлебный жанр от иссякших совписовских кормушек, либо возвращенцы из дальних пределов, которые соскучились по родному пиплу и разом вывалили ему на темя сорок бочек арестантов (Эдуард Тополь – самый красноречивый, но далеко не единственный представитель этой когорты). Из-под их пера выходило заведомо брутальное, скупое на эмоции, маскулинное чтиво – с усталыми сыщиками-мизантропами, битьем небритых морд, стрельбой по-македонски, прыжками в высоту и коварными эпизодическими брюнетками, наскоро вписанными ради пары сексуальных эпизодов для потребителей пубертатного периода, из той же мужской кабинки.

В середине 90-х женская фамилия на обложке многотиражного детектива, выпущенного в России, могла существовать в двух ипостасях: Кристи или Хмелевская. Этими двумя список исчерпывался. Даже триллеры Юлии Латыниной и «Армада», и «Эксмо» в ту пору соглашались печатать лишь при условии мужского псевдонима «Евгений Климович» и фотошопного трансвеститского портрета на обложке. Читающим же дамам лениво предлагалось не соваться своими милыми личиками в криминальный ряд и отовариваться по соседству – в той секции, где на прилавке лежали тома Александры Рипли, Колин Маккалоу, Даниэлы Стил и их современных российских сестриц.

Ситуация изменилась лишь к концу десятилетия. Увидеть в женщине детективную читательницу и подстроиться под эту аудиторию вынудили господ издателей не столько выкладки социологов, сколько прогнозы маркетологов и элементарная нужда: потребитель устал, тиражи мэтров-мужчин начали стабильно падать, продажи – опасно провисать, предложение явно опережало спрос. Чтобы конвейер работал бесперебойно, требовалось изменить концепцию и расширить ассортимент. Без дамского трудового рубля теперь было не обойтись. Примерно тогда же издательским боссам сделалось ясно, что Коммерческого Детективного Автора уже нельзя, как в былые времена, просто найти на улице и что его отныне придется творить лабораторным путем. Появление рукотворных «тайфунов с ласковыми именами» стало исторически неизбежным.

Разумное существо может появиться на свет естественным путем (порочное зачатие плюс девять месяцев правильной выдержки), а может – сугубо неестественным. Мировая литература, равнодушная к рутине первого пути, всегда с особым вниманием приглядывалась ко второму. За минувшие столетия были апробированы несколько экзотичных способов, среди которых нынешних издателей заинтересовали четыре: выстругать из ближайшего полена (метод папы Карло), поскрести по сусекам и замесить (метод Деда и Бабки), сшить из разнородных частей (метод Франкенштейна) и, наконец, усовершенствовать скальпелем бессловесную зверушку (метод доктора Моро). Экспериментаторы не желали полагаться на слепой случай и непредсказуемое сочетание генов; демиургам хотелось владеть инициативой, самим заказывая будущие параметры своих созданий.

«Из чего же, из чего же, из чего же сделаны наши девчонки?» Ответ на этот вопрос сегодня – не бином Ньютона.

Александре Марининой и Полине Дашковой, первенцам фабрики «женского детектива» издательства «Эксмо» (позднее второй проект перетек в «АСТ»), еще повезло. Издательские папы Карло поработали с исходным материалом не тесаком, а скальпелем. Две дамы-буратинки получили достаточно степеней свободы. Обе отделались полудобровольной сменой фамилии на псевдоним, выструганный из девичьего имени. Дескать, «Марина Алексеева» – это бледновато и может забыться, а «Татьяна Поляченко» – уж больно приземленно и как-то слегка самостийно. Поскольку обеих дам маркетологи милосердно приговорили к щадящему режиму (полторы книги в год), все слухи о том, будто за Марину-Александру и Татьяну-Полину последние годы трудятся подставные лица, скорее всего, неверны и злонамеренны: при таких темпах менять первоначальную схему нецелесообразно. К тому же есть опасение, что литературное качество продукции авторш-заместительниц может оказаться выше планового, а это испугает уже привычных к спартанской простоте потребительниц.

Еще одна издательская разработка, Татьяна Устинова, возникла после осмысления марининско-дашковского опыта. Издательские Дед-да-Бабка постарались на славу. Свежий, румяный, еще теплый брэнд был слеплен таким образом, чтобы потрафить публике, отмеченной избыточным весом, но не потерявшей надежд на любовь. Для этой категории читательниц сухощавые дашковские героини (вкупе с самой изможденной романисткой на обложке) способны были возбудить комплекс неполноценности. Диетические стенания марининской Насти тоже не лучшим образом могли повлиять на такую аудиторию. Был избран – и закреплен в читательской подкорке, благодаря мельканию Устиновой в телеящике, – имидж «жизнерадостной толстушки». Той, которая свои рубенсовские стати признает счастливой данностью. Разработчики имиджа изначально вывели за скобки юмор, форсируя, по преимуществу, любовную романтику. При этом внятный детективный сюжет не приветствовался, изысканность слога не поощрялась. За два с лишним года литературной жизни порождение демиургов из «Эксмо» отстрелялось двумя десятками вполне рейтинговых романов – безвкусных, как Колобок, и жестких, как Буратино. В книгах имелись в ассортименте вздохи на скамейке, прогулки при луне и прочая услада сердца милых дам. В финале худые стервы обычно наказывались, а положительные пышечки находили счастье в объятьях заокеанских толстосумов.

Если штучный Колобок мог быть замешан только в столицах, то метод Франкенштейна – как более дешевый – давал наилучшие результаты в провинции. Саратовское литагентство «Научная книга», один из полузакрытых испытательных полигонов издательства «Эксмо», уже к концу 90-х изготовило нескольких синтетических писательниц: Марину Серову, Светлану Алешину, Наталью Александрову и нескольких других, причем первая, хотя и не попадает сегодня в топ-десятки, стабильно собирает кассу поныне. Число изданных книг перевалило уже за сотню. Изобретатель Серовой, блестящий организатор литпроцесса Сергей Потапов, поймал в свои сети ту часть женской публики, для которой даже Маринина с Дашковой казались чересчур интеллектуальными и индивидуальными. Взят был курс на стандартизацию и усредненность. Блеклые, незапоминающиеся ФИО авторш менеджеры собирали, гадая по телефонной книге, фотографии брались наугад (модельные внешности заведомо отсекались). Написание пяти-семилистовой повести «Марины Серовой» было тестовым заданием для всех, кто устраивался на работу. Сочинителей «с искрой» перебрасывали на другие проекты: «Серова» нуждалась в гвардии под цвет фамилии. «Авторов рекрутировали из студентов-филологов последних курсов, – позже рассказывал Потапов в своем единственном интервью “КО”, – иногда преподавателей или просто не слишком успешных любителей поскрипеть перышком». Их, по его подсчетам, в проекте было задействовано «больше сорока, но меньше шестидесяти», причем среди рекрутов пропорции мужчин и женщин были примерно равными: покупательницам было достаточно женских фамилий на обложках, не более того.