Лидия Яновская - Творческий путь Михаила Булгакова

Художник В. В. Дмитриев, в прошлом работавший с Мейерхольдом, сделал для пьесы эскизы необыкновенных декораций. На одном из эскизов виден гротескный пейзаж провинциального города с множеством куполов и огромной, фантастической фигурой Спасителя на заднем плане, на фоне дорог. На другом эскизе — развалины античных колонн… В декорациях Дмитриева тоже держался отблеск «Рима».

Осенью 1931 года подготовленные картины показали Станиславскому. Весь режиссерский план — всю уже проделанную режиссером работу — Станиславский перечеркнул и предложил ставить пьесу иначе. Работа увлекла его, и вскоре он полностью взял постановку в свои руки.

10 октября 1931 года О. Бокшанская писала Немировичу-Данченко: «Мне говорили многие …что «Мертвыми душами» К. С. занимается совершенно потрясающе, что, наконец, пьеса начинает поблескивать и, конечно, заблестит так, как она должна была бы блестеть в исполнении наших актеров». [94] Цит. по ст. К. Рудницкого «Мертвые души». МХАТ — 1932». В кн. Театральные страницы. Сборник статей. М., 1979, с. 162–163.

Прочтение Гоголя у Станиславского было свое — отличное от прочтения Гоголя Сахновским. Гораздо печальнее, что оно отличалось от прочтения Гоголя Булгаковым. К. Рудницкий пишет: «…авторская позиция Станиславского в работе над «Мертвыми душами» заявила себя прежде всего и энергичнее всего в самом сильном выпячивании комизма, в желании дать полную волю комической стихии. Лирика же Гоголя, столь мощно выраженная в великой поэме, попросту убиралась. Гоголевская лирика в этот момент режиссеру Станиславскому не понадобилась ». [95] Театральные страницы, с. 153–154. И так же решительно Станиславский отбросил не любимый им в эту пору гротеск.

«Рим» был снят очень скоро. Потом отвергнуты декорации Дмитриева. Был назначен другой художник спектакля — В. А. Симов. Роль Первого еще держалась — Первый нравился Станиславскому.

Булгаков наступление на свою пьесу переносил стоически и, кажется, без горечи. Вдохновенная работа великого режиссера восхищала драматурга. 31 декабря 1931 года Булгаков писал Станиславскому:

«Дорогой Константин Сергеевич!

Я на другой же день после репетиции вечеринки в «Мертвых душах» хотел написать это письмо, но, во-первых, стеснялся, а во-вторых, не был связан с Театром (простужен).

Цель этого неделового письма выразить Вам то восхищение, под влиянием которого я нахожусь все эти дни. В течение трех часов Вы на моих глазах ту узловую сцену, которая замерла и не шла, превратили в живую. Существует театральное волшебство!..

Я не беспокоюсь относительно Гоголя, когда Вы на репетиции. Он придет через Вас. Он придет в первых картинах представления в смехе, а в последней уйдет подернутый пеплом больших раздумий. Он придет».

Роль Первого была снята незадолго до окончания работы над спектаклем. К. Рудницкий рассчитал, что это произошло в мае 1932 года.

К осени 1932 года спектакль «Мертвые души» был готов. Без Рима, без Первого, без лирических отступлений. И все-таки это был Гоголь! И все-таки это была пьеса Михаила Булгакова, блестяще поставленная Станиславским. Спектакль, в котором играли Топорков, Москвин, Тарханов, Леонидов, Кедров… 23 ноября генеральную репетицию — чтобы проверить «доходчивость» — показали детям. Дети были в восторге, смеялись до слез, аплодировали неистово, и такой же восторженный отзыв появился в газете. Потом состоялась премьера, спектакли пошли один за другим — и шли с неизменным, невероятным успехом почти полвека, прежде чем постановка, в которой сменилось несколько поколений актеров, начала угасать…

И были рецензии. Было много рецензий. В них, как всегда, хвалили актеров и ругали драматурга. За многое ругали. За отсутствие личности Гоголя в пьесе. За опущенные лирические отступления. За то, что был снят гротеск. Кое-кто видел в пьесе нарушение мхатовских традиций, кое-кто утверждал, что это не Гоголь. В. Ермилов нашел, что это не социалистическое искусство.

На критику Булгаков не отвечал, а к гоголевскому «Риму» попытался вернуться еще раз. В 1934 году, по предложению «Союзфильма», он пишет киносценарий «Похождения Чичикова, или Мертвые души». И вводит в него «Рим»…

В июле 1934 года пишет П. С. Попову: «Люся (Елена Сергеевна Булгакова. — Л. Я. ) утверждает, что сценарий вышел замечательный. Я им показал его в черновом виде, и хорошо сделал, что не перебелил. Все, что больше всего мне нравилось, то есть сцена суворовских солдат посреди ноздревской сцены, отдельная большая баллада о капитане Копейкине, панихида в имении Собакевича и, самое главное, Рим с силуэтом на балконе, — все это подверглось полному разгрому! Удастся сохранить только Копейкина, и то сузив его. Но — боже! — до чего мне жаль Рима!»

И еще раз он вспомнил «Рим» — в том же июле 1934 года, в письме к В. В. Вересаеву. Тогда предполагалась так, впрочем, и не состоявшаяся поездка Булгакова в Париж и Рим, и о воображаемой встрече своей с Парижем и Римом Булгаков Вересаеву писал так: «Париж! Памятник Мольеру… Здравствуйте, господин Мольер, я о Вас и книгу и пьесу сочинил; Рим! — здравствуйте, Николай Васильевич, не сердитесь, я Ваши «Мертвые души» в пьесу превратил. Правда, она мало похожа на ту, которая идет в Театре, и даже совсем не похожа, но все-таки это я постарался…»

Это были странные годы в жизни Михаила Булгакова.

В начале 1932 года на сцене МХАТа возобновились «Дни Турбиных». («Пьеса эта была показана 18-го февраля, — писал Булгаков два месяца спустя П. С. Попову. — От Тверской до Театра стояли мужские фигуры и бормотали механически: «Нет ли лишнего билетика?» То же было и со стороны Дмитровки. В зале я не был. Я был за кулисами, и актеры волновались так, что заразили меня. Я стал перемещаться с места на место, опустели руки и ноги. Во всех концах звонки, то свет ударит в софитах, то вдруг, как в шахте, тьма, и загораются фонарики помощников, и кажется, что спектакль идет с вертящей голову быстротой. Только что тоскливо пели петлюровцы, а потом взрыв света, и в полутьме вижу, как выбежал Топорков и стоит на деревянной лестнице и дышит, дышит… Наберет воздуху в грудь и никак с ним не расстанется. Стоит тень 18-го года, вымотавшаяся в беготне по лестницам гимназии, и ослабевшими руками расстегивает ворот шинели… Актеры волновались так, что бледнели под гримом, тело их покрывалось п о том, а глаза были замученные, настороженные, выспрашивающие… Занавес давали 20 раз».)

В конце 1932 года вышли «Мертвые души».

Булгаков очень много работал. В 1931 году написал пьесу о будущей войне — «Адам и Ева». Но она не пошла.

В 1932–1933 годах — повесть о Мольере для серии «Жизнь замечательных людей». Закончил ее в марте 1933 года. В апреле из издательства пришел ответ. После вежливой и краткой похвалы стилю в ответе говорилось, что фигура «воображаемого рассказчика», от лица которого ведется повествование, неудачна; что рассказчик этот не марксист; что из книги не видно, интересы какого класса или какой социальной группы обслуживал театр Мольера; что к числу крупных недостатков книги относится то, что рассказчик «страдает любовью к афоризмам и остроумию». Но если Булгаков учтет эту критику и сочинение свое исправит… Булгаков, однако, критику не учел и не стал оправдываться и объясняться. Усмехнувшись по поводу обвинения в роялизме, он передал рукопись Елене Сергеевне (в эту пору она уже была его женой), и Елена Сергеевна убрала «Жизнь господина де Мольера» в «красную шифоньерку», где рукописи предстояло провести ближайшие тридцать лет. И лишь потом она вышла в той же серии «Жизнь замечательных людей», для которой была написана, была переиздана, переведена на многие языки и снискала любовь читателей и в Советском Союзе, и во многих странах мира.