Журнал «Если» - «Если», 2010 № 04

— А вы ничего, — констатирует она. — Хотя извините, конечно, но я поначалу приняла вас за очередного киллера…

Однажды вечером я возвращался домой в состоянии полного отупения. В то время я подрабатывал в качестве так называемой "ходячей рекламы". Наверное, многие видели возле различных торговых или увеселительных заведений человека, представляющего собой подобие сэндвича, в котором роль ломтей хлеба выполняют фанерные плакаты с хвалебными лозунгами в адрес заказчика.

Работа эта мне была по душе тем, что давала возможность днями напролет практиковаться в умении влиять на совершенно незнакомых людей — без особых успехов, впрочем.

В то же время это был изматывающий, тяжелый труд. Восемь часов на ногах при любой погоде. К концу дня ноги превращаются в чугунные тумбы, все тело разламывается на куски, во рту стоит полынная горечь от множества выкуренных сигарет, и вообще чувствуешь себя полным дерьмом, поскольку, по большому счету, ты занимаешься делом, которое никому на свете не нужно.

На скудные гроши, которые я получал от этих упражнений в неспортивной ходьбе, мне удалось снять комнату в старом районе, где здания напоминали безнадежно больных, на которых махнули рукой врачи.

Однако в том измочаленном состоянии, в котором я находился в тот вечер, мне хотелось лишь одного — быстрее добраться до дома, наскоро перекусить и рухнуть в постель.

Естественно, любое препятствие я рассматривал как угрозу моему законному праву на отдых. И когда в полутемном подъезде меня остановил тип неопределенного возраста с сакраментальной просьбой ссудить энную сумму, которая ему позарез необходима именно сейчас, поскольку у него сегодня день рождения и вот-вот придут гости, а на адекватное угощение не хватает финансов, то я мысленно возвел очи горе и пробормотал: "О Господи, ну почему именно я попался этому алкашу?!".

Денег у меня и вправду в тот момент не было, и, сообщив это своему собеседнику, я собирался двинуться дальше по лестнице, но не тут-то было. Мужик оказался на редкость настойчивым и велеречивым. Вцепившись в мой рукав и щедро обдавая меня застарелым перегаром, он принялся мне втолковывать, что хотя насчет дня рождения он соврал, но без бутылки он сегодня никак не сможет выжить и, таким образом, я — его единственная надежда и спасение.

Между нами завязался странный диалог, напоминавший отрывок из пьес гения театра абсурда Эжена Ионеско, когда каждый из собеседников изъясняется вполне нормальными фразами, но в целом создается впечатление, что разговор происходит между пациентами психлечебницы.

Когда свет от чудом уцелевшей лампочки упал на лицо моего партнера по общению, я узнал его. Он жил в соседнем подъезде и относился к категории людей, безнадежно потерянных для человечества. Обычная житейская история: медленное спивание в компании таких же горемык, постепенная утрата родных и близких, друзей и человеческого облика. Кажется, этого типа звали Эдик. И, кажется, пить он начал из-за какой-то семейной драмы. Обо всем остальном, связанном с Эдиком, память моя умалчивала.

Наконец мне надоело отбиваться от алкаша, и я повернулся, чтобы уйти.

Тут-то это и произошло.

Нет-нет, он не ударил меня и не плюнул вслед.

Он только сказал мне в спину с такой искренней горечью и такой внезапной ненавистью, что меня проняло до глубины души:

— Эх ты! Я-то думал, что ты человек! А ты, оказывается, жаба болотная!

В голове моей мгновенно сделалось пусто, а тело, наоборот, налилось странной тяжестью, будто превратившись в чугунную болванку, и я повернулся к своему обидчику и окинул его взглядом с головы до ног, и вдруг, неизвестно откуда, во мне взялось ощущение, что я знаю его давным-давно, как самого себя, и я видел его как на ладони, с его алкогольными проблемами и болячками, которых успело немало накопиться в его тщедушном, но все еще крепком теле, и я знал, что он любит больше всего на свете и чего боится пуще всего, и где в его душе скрывается тщательно запрятанная от всех тонкая, трепещущая жилка, на которой держится вся его жизнь, и что следует сделать, чтобы одним-единственным словом, как бритвой, полоснуть по ней…

Видимо, в сознании моем на какие-то миллисекунды образовался провал, потому что я не осознал и не запомнил, что именно сказал Эдику.

Помню лишь, что он охнул, как от боли, весь как-то съежился, почернел лицом, резко повернулся и стремглав бросился вниз по лестнице.

Я же, окончательно опомнившись и отдышавшись, доплелся кое-как до своей «норы», обессиленно рухнул на тахту и провалился в беспамятство.

А утром хозяйка квартиры известила меня о странной смерти Эдика.

— И ведь мужик-то был вполне здоровый, — разводила руками она, — и тверезый как стеклышко, а вот поди ж ты… Упал замертво прямо возле ихнего подъезда и окочурился, сердешный. Дворничиха наша утром вышла подметать — смотрит, а он лежит на ступеньках. Она-то думала, что он просто спит, ведь не первый раз его находили во дворе… А он уже посинел и окоченел, бедняжка!..

— И от чего же он умер? — внутренне похолодев, перебил я старушку.

— Врачи… ну те, что на "скорой"-то приехали по вызову… сказали, мол, кровоизлияние в мозг у него было, — понизила почему-то голос до шепота моя собеседница. — Сосудик какой-то вроде бы лопнул…

Я поспешно отвернулся, чтобы она не видела моего лица.

Я знал, что это я убил горемыку Эдика.

И хотя одна половина моего эго терзалась угрызениями совести, вторая вопила торжествующе во весь свой внутренний голос: "ПОЛУЧИЛОСЬ! У МЕНЯ ПОЛУЧИЛОСЬ ЭТО!"…

— А почему — очередного? — тупо спрашиваю я Синичку.

— Потому что в последнее время киллеры вокруг меня так и вьются!.. Как мухи на мед слетаются, честное слово!..

Наверное, на моем лице отражается тень недоверчивой усмешки, потому что она поспешно добавляет:

— Кстати, и нога моя безобразная — это тоже они… Пытались подстроить так, чтобы я на машине свалилась в пропасть. Хорошо, что мне в последний момент удалось открыть дверцу и вывалиться… Но по скалам меня тогда протащило — ой-ей-ей! Думала, вообще без ноги останусь…

— Кто же это вас так не любит? Вы вроде бы такая…

— Какая?

— Ну, в общем, если бы, например, я был киллером, то у меня просто рука бы на вас не поднялась!

Что ж ты так нагло врешь, сволочь? Не боишься, что у тебя язык отсохнет? А вдруг она почует хотя бы легкую фальшь в твоем голосе?

С другой стороны, что я должен ей сказать? "Извините, девушка, но я действительно собираюсь отправить вас на тот свет"?

— А вы шутник, — кокетливо сообщает Синичка.

Интересно, как такому наивному, беззащитному существу удалось остаться в живых после пяти… нет, кажется, шести покушений? И действительно, за что ее так хотят прикончить? Э-э-э, господин Программист, а ведь с вами творится что-то неладное. С чего это у вас возник такой интерес к «объекту»? Раньше-то вы никогда не задавались вопросом, за что приходится убирать того или иного человека. Главное — сколько за это вам обещали заплатить, а остальное, как говорится, дело техники.