Журнал «Полдень, XXI век» - Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого 2010 № 6

Когда терять, кроме трусиков, было уже нечего, сдалась и королева.

И всё завертелось…

Надеяться не на кого, подстёгивал себя Барсуков. Что, если рискнуть, передвинуть доску поближе к углу площадки? Маленький осторожный рывочек. Если удастся — повторить. Сантиметр за сантиметром — к берегу. Ну-ка…

Оба края доски соскочили.

Блин!

Пока он в панике и суете восстанавливал статус кво — просел едва не по плечи. Держаться стало гораздо труднее, вдобавок, в доске наметилась трещина. Гнилое дерево опасно потрескивало. Руки получили хорошую порцию заноз и ссадин. Ноги без опоры остро ощущали разверзшуюся внизу бездну…

Ад, о котором говорил Лисицын.

— Не получилось? — сочувственно сказала девочка. Она, оказывается, уже вернулась: смотрела сверху вниз.

— Нашла бесплатное шоу? — взъярился он. — Взрослый мужик вот-вот пустит пузыри у тебя под ногами!

— Я много раз видела, как пускают пузыри. Так себе шоу.

И опять Барсуков попал в лёгкий ступор. Вот тебе и «птаха»… Что сказать ребёнку, который видел, как умирают, какими словами пробить коросту его безразличия?

— У тебя есть родственники? — бросил он наугад.

— Был брат, но я его не помню. В детдоме когда-то сказали, что он сидит в тюрьме, но я не верю. Это они со зла.

— А родители?

Она не ответила. Тряхнула рукой, словно проверяя, на месте ли её фирменное украшение. Бубенчик отозвался натужным шуршанием. Почистить бы его: в металлический шарик набилась пыль и грязь…

— Ладно, извини. Если бы сейчас твой брат тонул, ты бы протянула ему руку?

— Ты — не мой брат.

Это был тупик. Хотелось выть. Перепуганный зверёк, запертый в груди, требовал выпустить его на волю… Барсуков спросил, страшась ответа:

— Ты что, совсем не хочешь мне помочь?

— Какая разница, чего я хочу. Не это важно.

— А что, что важно?!! — проорал он.

— Важно, что мы делаем, а не то, что мы хотим. Вот, например, ты.

— Что — я?

— Ты потом съездишь на Автовокзал?

— Когда — потом?

— Ну, потом. Когда вымоешься, выспишься, позавтракаешь…

— Зачем?

— Вот видишь, даже не знаешь — зачем.

Барсуков вдруг ощутил себя полным идиотом. Бред множился, пускал побеги, поворачивался новыми гранями, бред засасывал почище зыбучки, и было большой ошибкой поддаться ему.

— После того, как я вымоюсь и позавтракаю, — всё, что пожелаете, — желчно сказал он. — Удочерю вас, милая барышня. Завещаю квартиру и свой любимый аэрограф…

— Отдай кошелёк.

— Опа! Если отдам, ты мне поможешь?

— Нет.

«НЕТ, НЕТ, НЕТ…»

Что это — эхо во дворике или навязчивые повторы в мозгу жертвы? Психоз вскрыл череп и помешивал мысли ложечкой. «Она не поможет… Это конец… Не поможет… Конец…»

Уцепившись ненадёжнее за шаткую жёрдочку, Барсуков подтянул свою рубашку, застрявшую в тёмной массе. Кожаный бумажник лежал в нагрудном кармане.

— Забирай, — сказал он, бросая бумажник на грунт. — Деньги протри, накупи себе сладостей и съешь их за упокой моей души.

Бродяжка, однако, ничуть не заинтересовалась добычей. Она присела перед Барсуковым на корточки и задумчиво произнесла:

— А может, помогу.

Со стороны проспекта донеслись звуки сирены: пронзили ночной воздух и смолкли. Через минуту сирена проявилась где-то неподалёку: вякнула и опять заткнулась. Милиция или «скорая»? Видимо, второе. Реанимобиль пробирается к Белкиной, петляя в узких исторических переулках… Сколько прошло времени — пять минут, полчаса, час?

— Это ты вызвал «скорую»? — спросила девочка.

— Нет.

— А почему?

Вопрос ввёл Барсукова в ступор. Очередное «почему». Действительно, что мешало им с Лисицыным позвонить по ноль-три? Хотя бы отсюда, из дворика. Только глупость и трусость.

— Потому что я подлец… — прошептал он.

— А по-моему, ты просто ещё маленький. Как я, — вынесла пигалица приговор.

— То есть не могу отвечать за поступки?

— Отвечать — это не ко мне. Главное, жив до сих пор. Бог щадит своих детей… по возможности. Пока ты не сделал того, для чего родился, будешь жив.

— Вот и Лисицын говорил, что я инфантильный… Слушай, ты такая странная, что в дрожь бросает. Или это от холода? Как тебя… Мотылькова. Ты бы решала поскорей, поможешь мне или нет. Руки немеют… блин… долго я тут не провишу…

— Думай о чём-нибудь хорошем, легче терпеть, — посоветовала девочка на полном серьёзе.

О чём-нибудь хорошем? Запросто.

Когда я вырасту, пообещал себе Барсуков, клацая зубами, я буду спать только со своими женщинами. С чужими — Боже упаси. Ни-ни.

Трахать женщину, в которую влюблён, — это счастье, и так ли важно, какой ценой получено её согласие?

Подробности минувшей ночи, увы, помнились фрагментами, всё-таки Барсуков с Лисицыным тоже вкусили весёлых картинок. Ужин подействовал убойно — даже на них, даже в малой дозе…

Музон взбалтывал квартиру, как миксер, электронный пульс гонял по венам тепло и свет. Всё было позитивно. Всё было лучше, чем есть на самом деле. Переползали из комнаты в комнату (кто-то плыл, кто-то летел, кто-то просачивался сквозь стены); дверей в квартире почти не было — свободная планировка. Лосева рисовала портрет Барсукова на ягодицах у Лисицына (кисточкой и гуашью). Лисицын в качестве ответной любезности рисовал голубку Пикассо на груди у Лосевой — на левой, над сердцем. Что ещё? Сидя в джакузи, орали песню «Я пью до дна за тех, кто в море». Лисицын лил на девушек изумрудный «тархун» и творил очередную речь, перекрикивая поющих: «Принцессы Космоса, большеглазые и длинноязыкие! Мы, ваша пища, переварены и готовы к употреблению! Поднимем за это бокалы с праздничной зеленой слизью!..» В родительской спальне нашлась наконец кровать — размером с авианосец — там и легли в дрейф…

Воспоминания фантастичны.

«Поплывшие» девчонки выделывали такое, чего, наверное, никогда бы не сделали по трезвости. Причём, как заверял Лисицын, наутро мало что смогли бы рассказать.

Воспоминания — это сон…

Дожить до утра не дал парень по имени Вася, сожитель Белкиной. Явился среди ночи, открыв дверь своим ключом. Откуда и зачем у него ключ от чужой квартиры? Не иначе, собирался при случае обнести богатеньких ротозеев. А чего ещё ожидать от ничтожества, от лузера, озабоченного в жизни только одним: как срубить деньжат на прокорм безмозглого тела.

Он прогулялся по квартире, тупо собирая раскиданное бельё, пока не оказался в спальне. Тут-то Белкина и очнулась — словно почуяла. Вскочила, трогательно прикрывшись простынёй, сдёрнутой с Барсукова.

Молчание тянулось добрую минуту. Компания мучительно трезвела.

— Мобильники не отвечали, — объяснил пришелец, глядя в пол. — Ни твой, ни у твоих друзей. И городской телефон не снимали.