Журнал «Если» - «Если» 2010 № 09

Стек на приступочку положил, перчатки снял и выдрал дверцу-аннотацию из решетки. Голыми руками ее растянул в полосу, а потом согнул в кольцо. И на опутанную бестию ошейником-то надел.

Перчатки натянул, стек приготовил - и повел книгу к читателям. Тихую, смирную, в ошейнике и сетке. А Умные Слова вокруг бестии скачут, стерегут. Только она лапу сквозь сетку выставит, когти выпустит - моська длинная ее за лапу хвать: «Высокодуховное!». Бестия когти-то и втягивает.

Как увел господин укротитель эту заразу - все остальные от радости чуть в пляс не пустились: вот же как вымотала! Мякиша в трактир за пивом послали: отметить.

А тут в подвал из школы за цитатами пожаловали, вынь им да положь. Ну с ними особо не церемонились - подвели к классику, дергайте, мол, чего хотите. Они прямо через решетку перьев-то с него и надрали, чтобы в учебники повклеивать. Один, правда, лапу оторвал, говорит, нужно увеличивать объем материала. А классику мол ничего не сделается, новую отрастит, не впервой.

Мякиш пива принес, как велели, а сам пошел Умное Слово мыть: оно же за ним везде таскалось, еще грязнее стало, будто швабра.

Набрал воды теплой (хромой повар на плите кастрюлю всегда держал), в таз его посадил и давай тереть. Потом в полотенце завернул, побаюкал маленько да и пустил по кухне бегать, отряхиваться. Слово туда-сюда носится, брызги - веером. Радуется, что чистое, пушистое. Мякиш расческу взял, давай его по слогам расчесывать. Не поленился, от макушки до хвоста обработал. Делать-то все одно нечего: словоплеты прямо в подвале пьют, вот и до песен добрались.

А Мякиш Слово-то прочел! Сам! Буква за буквой, слог за слогом -разобрался наконец: «радикализм» это. И такое его счастье охватило, такое удовольствие - век бы наслаждался.

Еще бы понять, ради кого этот «кализм», да не успел: господин укротитель вернулся, чернее тучи: манишка набекрень, морда располосована, хрипящую книгу волочит, цепь на кулак намотал. Шавки его позади бегут, хвосты поджали. Бестия-то хитрее оказалась, чем думали, сцепились они все-таки на людях. Сеть она порвала, тонка оказалась, а «Высокодуховное!» так лягнула, что отлетела моська пушинкой и закрутилась юлой, подбитую лапу оплакивая. Надо было не три дня, а месяц ее укрощать, тогда бы толк был.

Запихнули тварюгу в стойло, опять рецензией запечатали. Дыру, где аннотация была, просто второй рецензией закрыли, вверх ногами ее перевернув. Господин укротитель манишкой лицо вытер и Мякиша обратно в трактир послал: за водкой.

И все они с горя напились.

Почти год прошел, Мякиш в бестиарии пообвыкся. Книг бояться перестал, уже не страшили ни хвосты, ни гривы, ни головы о нескольких языках.

Присматривался к ним он с интересом, да только через рецензии ничего разобрать толком не мог.

Окреп Мякиш от таскания ведер, уже не так уставал, без задних ног на кровать не брыкался. Умных Слов нахватался - сам теперь мог клепать, не хуже прочих. Платили за это, между прочим, неплохо, тетушка Пакля очень радовалась.

Но стал он по ночам просыпаться. Помимо воли стал.

Проснется и слушает, как плачут книги в подвале. Жалобно, взахлеб. Рад бы уснуть, а не может. И вертится, и воду пьет - ну никак!

Один раз не вытерпел, ноги в тапки сунул и вниз пошел. Хотел отзывов немного дать - припас под кроватью. Такие, где люди пишут «хорошая книжка, спасибо». Чтобы не скулили, как щенята без мамки.

Да на господина укротителя чуть не наткнулся, от страха все отзывы рассыпал, а сам еле спрятался за дверью, в щелку подсматривает. Тот, оказывается, ночным промыслом занимается, продает книжки какому-то скользкому типу. Те самые, которые для взрослых и к которым Мякиша не подпускают. Им и сети не требовались - они не кусались практически, вихлялись только смешно.

Одну книжку, видать, этот тип решил не брать, так она на морде бабье лицо слепила, губки бантиком и спрашивает басом задушевно: «Мужчина, не хотите ли интеллектуально развлечься?». И ресницами накрашенными - хлоп-хлоп!

Мякиш прыснул в кулак - ну и оплот культуры - и в свою конуру, пока не поймали.

А сердце-то все равно гложет... Луна в окошко глядит с интересом - хоть самому вой. «Радикализм» за ухом чешет, купать его, видно, снова надо...

Лежит Мякиш в кровати без сна, в потолок глядит. Слушает.

Вот ушел ночной гость. Вот господин укротитель к себе поднялся. Сейчас рюмочку дернет - и на боковую.

Ночь идет, тишина кругом, спят все в бестиарии. Кроме бестий. И знает Мякиш, понял уже: тюрьма это, злое место.

Встал Мякиш, оделся, Умное Слово на плечо посадил - и в подвал. Раскрыл подвальные двери пошире, да и пошел по рядам, аннотации распахивая. Будь что будет. Сапожнику мальчики на побегушках всегда нужны, а он не тюремщик. И точка. Вот такой вот радикализм.

Не поверили сначала бестии, подвох почуяли. Потом самая смелая нос из решетки высунула, свежий воздух понюхала - и скачками на волю. Тут уж они все потянулись, только их и видели. Кто ушел, кто уполз, а кто и улетел с песней.

Мякиш посмотрел на дело рук своих, да и пошел вслед за всеми наружу. Как-то пусто у него в животе стало, слабость накатила: в душе решимость была крепкая, а вот тело забоялось сделанного. А чего боятся: сделано и сделано. И пошел Мякиш по тропе через лес, прочь от бестиария. В соседний город решил уйти. Навсегда.

Шел, шел, да и сел под деревом передохнуть. Когда ветром с него подвальную пыль сдуло - легче стало. И страх испарился.

Сидит Мякиш, Умное Слово на коленях баюкает, небо над ним ночное, деревья как колонны. А из-за деревьев бестии выходят, к нему тянутся. На воле-то они не страхолюдины, а вовсе даже красавицы. Никуда не просачиваются: открываются ему навстречу. А в них и радость, и боль, и смех, и солнце, и битвы, и неведомые страны, и море плещет, корабли качает.

Мякиш узнал одну, она ему еще в подвале нравилась, небольшая такая. Не тихоня, но и буянить особо не буянила, сама по себе. Ему давно интересно было, про что книжка-то. Теперь спешить некуда и Мякиш начал ее с самого начала: «Небо было почти черным, а снег при свете луны - ярко голубым.

Под ледяным покровом неподвижно спало море, а глубоко в земле, среди древесных корней, всем мелким зверюшкам и насекомым снилась весна...».

Иллюстрация Владимира БОНДАРЯ

Он очнулся. В затылок плеснуло расплавленным свинцом. Он лежал, смотрел в призрачно-голубое небо и не понимал смысла всплывших в памяти образов. Вернее, не помнил. Не помнил и не понимал. Потом возникло имя - Олег, и он понял, что это его имя, это он Олег, и, наверное, он вчера таки крепко набрался... несколько мгновений ему понадобилось, чтобы понять, что означает - «набрался»... А по какому поводу?