Журнал «Если» - «Если», 2010 № 09

В истории НФ настоящим гимном терпимости и взаимопомощи со стороны самых различных инопланетных рас стал цикл Д.Уайта о космическом госпитале. Среди персонажей этого научно-фантастического сериала читатель встречает множество разумных и доброжелательных насекомоподобных инопланетян, вроде эмпата-психолога доктора Приликлы, обитателя планеты Цинрусс. А вот А.Д.Фостер в трилогии о сироте Флинксе, начатой романом "Тарайимский кранг", изначально вывернул наизнанку привычную для ранней фантастики схему отношений между людьми и насекомыми. Земные путешественники, встретившие в космосе корабль жукоподобных инопланетян, не только моментально прониклись к ним самой искренней приязнью, но вместе с новыми космическими друзьями образовали межзвездный союз, начавший доминировать в Галактике.

И все же противостояние людей и насекомых в научной фантастике еще не закончилось. Фантасты продолжают рисовать новые сценарии самой последней битвы за место под солнцем. Об этом написал еще А.Кларк в рассказе "Пробуждение", герой которого, носивший прозвище Хозяин, оказывается замороженным на миллионы лет. И вот спустя невероятное количество времени его нашли ученые и вернули к жизни. Но изношенное сердце Хозяина этого не выдержало. "Ибо в последний момент своей жизни, увидев тех, кто стоял вокруг него, Хозяин понял, что долгая война между Человеком и Насекомым завершилась — и Человек не вышел из нее победителем".

Роман Терри Пратчетта "Народ" предназначен для подростков и, не входя в цикл "Плоскомирья", сюжет предъявляет вроде бы бесхитростный. Но это только на первый взгляд. Как хорошо известно любому поклоннику творчества этого на редкость изобретательного писателя, у Пратчетта не бывает сугубо подростковых вещей — как не бывает и бесхитростных сюжетов. За каждой его книгой кроется серьезная, едва ли не "архетипическая" идея, упакованная в яркое, захватывающее повествование.

Мальчик May проводит месяц в одиночестве на дальнем острове (так положено) и возвращается домой, как раз когда через его родной остров прокатывается гигантская волна. Погибло все его племя: друзья и родичи ждали на берегу его прибытия.

Девочка Дафна, из очень-очень хорошей семьи, плывет к своему отцу, губернатору дальней колонии. Парусник "Милая Джуди" терпит катастрофу на родном острове May, в живых остается только Дафна.

May, человек, как бы оставивший на Острове Мальчиков прежнюю душу и не получивший новой, не может не спрашивать своих богов — почему? Белые камни — якоря богов — содержались в порядке, предков уважали. Чем же провинились его соплеменники? А если ничем, зачем тогда боги? И вообще, за что одинокому человеку "без души" держаться в этой жизни, после того как он потерял всех родных и близких?

Такие же вопросы задает себе и девочка. Почему, когда доктор ехал по лесу в грозу, торопясь принять трудные роды, молния попала в лошадь? Это ведь чудо, разве нет? Значит, зачем-то надо было, чтобы доктор не доехал до места и ее мама и маленький братик были похоронены на семейном кладбище?

Проще всего было бы назвать "Народ" текстом если не антирелигиозным, то богоборческим. У Пратчетта все, как всегда, сложнее.

Во-первых, предки ("дедушки") разговаривают с May. Они требуют, чтобы тот соблюдал обычаи. И делал все, как надо. Потому что пока May жив, жив Народ. May вообще визионер. Он способен даже говорить с богом — заместителем местного демиурга страшным Локахой. И прибывшие на остров такие же бедняги, потерявшие свою "малую родину", боятся May. И он, человек без души, становится вождем. Тому, у кого нет души, нечего терять. Но ему неведома и корысть. И вообще человеческие страсти.

К тому же предки чужого народа ("бабушки") разговаривают и с Дафной. Они, конечно, вздорные старухи, но говорят временами дело. Значит, все-таки тонкий мир есть? И боги есть? А если так, почему в мире существует зло?

Пратчетта, похоже, уже какое-то время занимает природа зла — зла, не обусловленного ритуалами или традициями, а некоего абсолютного зла, носителем которого обычно выступает "рассудочный" маньяк, социопат, полный псих, но с мозгами. Ворбис в "Мелких богах", психопат Карцер в "Ночном дозоре" или безбашенный провокатор Энди в "Незримых академиках" страшны именно тем, что их влиянием прорастают ростки зла в душах у обычных, но слабых людей. В "Народе" носитель абсолютного зла — первый помощник капитана Кокс, убивающий слабых только потому, что это легко. Умный и проницательный Кокс — что-то вроде змея-искусителя, потому что зло, как выясняется, развязывает руки и очень облегчает жизнь. Зло — в нем, а не в опереточных людоедах, приведенных Коксом на остров, где уже вроде бы начинается новая жизнь силами редких спасшихся с других островков.

Тут пора сказать, что мир "Народа" — все-таки не наш мир. Это иная реальность. Причем очень культуроцентричная (недаром Кокчик — друг Дафны, кок "Милой Джуди" плавал с капитаном Ахавом). Да и сама эта история — своеобразная версия голдинговского "Повелителя мух". Впрочем, гораздо более оптимистичная. Дафна и May слишком подвержены рефлексии, слишком полагаются на разум, чтобы скатиться в первобытный хаос. И вроде им вдвоем удается сделать весь мир лучше.

Пратчетт попытался сконструировать мир, где наука как инструмент познание мира и самосознание идет рука об руку с религией. И мир этот получился чуть ли не идеальным — мир нефанатичной рефлексирующей теологии (ручной осьминог-древолаз недаром кусает за ногу прибывшего на остров профессора Докинза). Пратчетт, впрочем, отлично умеет снижать пафос: после каждого афористичного глубокомысленного высказывания или чересчур уж хорошего поступка кто-то из островитян глупость ляпнет или священные птицы-дедушки сблюют на головы героям… Даже после "главного" пафосного афоризма книги: "Один человек — ничто. Два человека — народ", простодушный и хитрый помощник вождя-May спрашивает: "А три человека?". "Тоже народ, — отвечает несколько озадаченный May, — только побольше".

Москва: Эксмо, 2010. - 640 с. (Серия "Русская фантастика"). 7000 экз.

Второй выпуск "Настоящей фантастики" объединил главным образом тексты участников конвента "Созвездие Аю-Даг" за 2009 год. Тут и те, кто учился на многочисленных семинарах, и те, кто учительствовал. Олди, Дяченко, Казаков, Амнуэль, Федотов, Веров, Дашков, Калугин, а рядом с ними — полтора десятка молодых имен. "Семинаровская" структура сборника породила невероятную пестроту по критерию литературного качества: от превосходных текстов до никаких.