Журнал «Если» - «Если», 2010 № 09

Буквы — как брызги! — по вольеру скок-скок-скок. И давай беситься — насиделись в ведре, соскучились. А Мякиш по ним вторым ведром, следующую волну. И дверцу снова на крючок. Пусть обвыкаются!

Сам же узелок под мышку — и за господином на кухню.

Хорошая кухня, замку под стать. А повар всего лишь один, да еще и хромой, колдует над котлом, травки всякие в него сыпет. Пахнет — с ума сойти, до чего же вкусно! Или это на голодный живот так кажется: Мякиш и не понял.

Налили ему миску похлебки, густой, хорошей. Он ее съел в два счета и осоловел. От всего разом, что за день приключилось.

Повар его до каморки довел, на лежанку усадил. Мякиш покивал в знак благодарности, да и в подушку уткнулся, не раздеваясь. Ноги гудят во сне, спина гудит. Ухо греет мохнатое Умное Слово, сторожит его сон.

А под кроватью, где-то там, глубоко, не то стонет кто-то, не то рычит.

И потянулись трудовые дни Мякиша. Господин ему неделю отсыпаться дозволил, сколько душе угодно, так что вставал Мякиш к обеду.

И обычными делами занимался, как и у тетушки: дрова колол, воду из колодца на кухню таскал, грязное белье в чане, в мыльной воде топтал, чтобы отшоркалось. Пятки стали белые — страсть!

Потихоньку буковки из отстойника разобрал, по вольерам рассадил, как и велено.

Потом хромой повар его к лепке слов приставил, обыкновенных.

А Мякишу это только в радость: налепит их с десяток, они носятся вокруг колодца, играют. Умное Слово на солнышке греется, лапы раскинув — они его кусают, нарываются. Получат по спине мохнатым хвостом, отскочат — и опять резвиться. Придет повар, уведет их куда-то внутрь.

И это только показалось Мякишу сначала-то, что нет в здании никого, кроме господина и повара.

На самом деле народу тут прорва крутится. Просто комнат много и вообще. В обед разные люди в кухню спускаются. Унылые такие, узкогрудые. Шуточек не отпускают, громко не смеются. То есть смеются над чем-то, но тихо. А над чем — Мякишу непонятно. Какие-то они не такие — на дворе у вольеров лучше. Мякиш поэтому обедал позже всех: все равно посуду ему мыть. Это тоже обязанность мальчика на побегушках.

Повару Мякиш приглянулся: и буквы ладно лепит, и с Умным Словом не разлей вода. Обещал, мол, узнает как-нибудь, что за Умное Слово Мякишу досталось. Просто в нем буковки так слепились, шерстью покрылись — и не разобрать. Да еще оно по городу потаскалось, заляпалось с ног до головы.

Господин приходил на кухню — тоже Мякиша хвалил. Стал с собой в город брать, как за буквами в лавку отправлялся, чтоб без посыльного обходиться. По выходным к тетушке отпускал, как и обещал.

Умное Слово приловчилось на Мякише в город ездить: с плеча-то он его спихивал, уж больно туго хвостом шею давило, прямо как удавкой, так оно стало к спине цепляться всеми лапами, а голову Мякишу на плечо класть. Так и идут: Умное Слово по рубахе распластается, только хвост мохнатый позади Мякиша туда-сюда колышется.

Дальше прихожей и кухни Мякиш в здании пока не бывал. А там стены вибрировали: ладонь приложишь к колонне у входа, а она трясется мелкой дрожью: у-у-у-у-у…

Мякиш себе голову не забивал: может, это культура и есть, в чистом виде. Сила! Главное, чтоб не рванула — а так пусть гудит.

И вот настал день, когда пустили Мякиша за закрытые двери. И на лестницы тоже пустили, которые на верхние этажи вели.

Только он не понял ни шиша.

Сидят там люди — те самые, которые потом на кухню обедать спускаются — и выделывают чего-то. А чего, спрашивается, делают? В одной мастерской решетки какие-то, сбруи, сетки. Словно тут конюшня или псарня. А в другой — Умные Слова составляют, буква к букве, да быстро так! Тых-тых-тых-тых: вот тебе и слепили какую-нибудь «симуляцию». Или «генезис». Или еще чище.

Господин удивлением Мякиша насладился и говорит:

— Это, друг мой Мякиш, только маковка. Богатства-то у нас в подвале спрятаны.

— Это которые гудят? — сообразил Мякиш.

— Они самые. Туда-то мы и пойдем. Ничего не бойся, но и не высовывайся. Прячься за меня, ежели что.

От таких слов Мякишу сразу на двор захотелось, к поленнице и колодцу. За поленницей-то сортир спрятался, уютный такой — в дощатой двери сердечко вырезано.

Господин стек свой, палочку, под мышкой зажал, снял связку ключей с гвоздика, отпер замки на подвальной двери. И стали они спускаться.

А в подвале не то клетки, не то стойла. И копошатся в них твари всякие. Кто кричит, кто урчит, кто завывает, а кто тихо трясется в углу. Добро бы они просто страшные были: так ведь нет, не разобрать вообще какие. Меняются хуже облаков.

Господина заметили — заметались. Кто-то в стену вжался, подальше, кто-то, наоборот, к решетке прилип: рожи неописуемые!

В одном стойле чудо-юдо дыру в сетчатой загородке проковыряло. Господин подошел, а из прорехи когтистая лапа: цоп!

То есть не цоп! — господин-то его стеком по этой лапе: хрясь! Она и убралась обратно.

Мякишу (с непривычки) дурно стало: голова закружилась, живот крутить начало. Он на волю быстренько выбрался. И к колодцу — воды холодной попить

Господин за ним, неторопливо.

Повар кривой увидел, что на Мякише лица нет, выбежал. Что случилось, спрашивает. Господин его послал наверх, сказать, что в пятнадцатом отделе сетка прохудилась, пускай тотчас же заменят.

И сам спрашивает:

— Ну что, Мякиш, не признал, кто это?

Мякиш головой мотает. Поди признай, ага. Тут цирк шапито недавно в город приезжал, с передвижным зверинцем, бородатой женщиной и парадом уродцев — и то таких чудес не казал.

Господин веселится, стеком себя по бокам хлещет.

— Книги это, источник знаний. Неужто не понял, дурачок?

А откуда же Мякишу понять, коли в школе они совсем не такие?!

А господин-то это все прекрасно знает. И Мякишу разъясняет:

— Книги, они такие бестии, опаснее и не сыщешь. Потому и зовут наше заведение бестиарием. По-научному. Мы тут книги чтим.

— А почему они опасные-та? — шмыгает носом Мякиш.

С книгами он раньше не особо сталкивался. У тетушки Пакли их не было, а в школе и не до книг.

— Ты же сам видишь — даже не понять, какие обликом. То такие, то сякие, то этакие. С книгами ведь как выходит? Овечками прикинутся, а сами на человека нападут и в мозг ему просочатся! Особенно на неподготовленного.

Мякиш аж содрогнулся.

Господин покивал и мрачно добавил:

— И что они там в неокрепшем мозгу сделают — кто знает… Потому мы здесь людей и бережем. Изо всех сил!

Мякишу жалко-жалко всех неокрепших мозгами, он и предлагает:

— Так надо по буквам их растащить, чтобы не пакостили!

— Верно ты Мякиш думаешь, — похвалил его господин. — Умница. Да только нельзя. Это же культура и есть, такая вот она в натуральном-то виде. Если книжку окоротить, причесать да разбавить, можно и на людях показывать. Когда она смирная и не брыкается, то много пользы может принести. Мы ей такой окорот и даем. Нигде столько книг не сыщешь, как в нашем подвале. К нам и за книгами, и за цитатами со всего города ходят.