Оноре Бальзак - Супрефект

Он — главное лицо в городке, в делах административных — оракул для всей округи; при нем четыре чиновника, он получает пять тысяч франков жалованья.

Он — представитель золотой середины, преисполнен благонамеренности и яростно защищает существующий строй; он носит расшитый серебром синий фрак и шпагу.

Когда «Монитер» публикует имя избранника, то вы и представить себе не можете, до чего провинциалы ломают себе голову: «Старый ли он, или молодой? Женат ли он?» Готовят всякого рода петиции и прошения; мне даже приходилось видеть, что в честь его пишут стишки. Если он холост, значит, местные барышни, не переставая, шушукаются, у дам прибавляются туалеты, подновляются чары, кипят надежды и проекты.

Наконец, супрефект приезжает в кабриолете или в дорожном экипаже. Прежде всего ему нужно выбрать квартиру, и не думайте, пожалуйста, что это — пустячное дело... Нет ничего маловажного для городка, где мировоззрения и выгоды группируются по кварталам. О нем спорят, его вырывают друг у друга из рук, осыпают один другого мелкой клеветой и огромным злословием. Среди всей этой суматохи действует на все руки мастер (в каждом городке имеется свой на все руки мастер), человек злой, но слывущий за человека очаровательного, его ненавидят, но ищут его расположения, он вносит в семьи раздоры, он устраивает празднества, он оплевывает, травит, рвет на части и водит за нос весь город; он завладевает супрефектом и дает ему необходимые статистические сведения: столько-то праведников, столько-то грешников, столько-то сомнительных; он ласкает собачку супрефекта, смеется остротам, которых тот не произносил, и слывет за умного человека у дураков, которые его опасаются.

На следующий день супрефект принимает должностных лиц, судей, помощников мэра, полевых сторожей, лесных сторожей, церемонно снимающих шляпу при его появлении; все они, руководствуясь Лафатером, изучают его лицо и подсчитывают, сколько можно будет прикарманить из сумм, отпускаемых на перья, чернила и бумагу.

Наконец, он собирается выйти на улицу, дело важное, предопределяющее его репутацию, — ведь что могут подумать о супрефекте, раз он шагает, как все прочие, раз в осанке его нет ничего административного, а в походке никакого превосходства! И вот, когда супрефект выходит, весь город устремляется к окнам. Вечером о нем выносят суждение, и если он недостаточно величественно отвечал на поклоны, если он просто-напросто вышел прогуляться, не упоминайте тогда его имени, он погиб, жалкий человек! Я предпочел бы перейти через Сену по натянутому канату, чем совершить двухчасовую прогулку под взглядами людей, вверенных моему попечению, если б таковые существовали...

Потом появляются советчики — совершенно особая категория людей, какие-то живые аксиомы, считающие себя обязанными высказывать суждения; они сменяются в супрефектурах, как кресла, они пьют и высказывают суждение, едят и высказывают суждение, идут, высказывая суждение, засыпают, высказывая суждение; они подобны недвижимости, обладающей даром речи, они потеряли румянец, охраняя законность, они раздулись от сознания своей значительности, они изрекают сентенции и улыбаются самым административным образом.

Если супрефект женат, все дамы наперебой ухаживают за его женой, превозносят ее, восхваляют; потом, собравшись небольшой компанией, рвут ее на части, поливают грязью все то, что раньше хвалили в ней; за ней следят, шпионят, ее в чем-то подозревают, на нее клевещут.

В дни торжеств супрефект появляется в парадном мундире — повод для разговоров в течение целой недели.

Ежели он что-нибудь скажет, двадцатикратное эхо повторяет его фразу; если он молчит, то пространно рассуждают о его молчании: молчаливый супрефект — это нечто, нарушающее законы природы, поэтому все собираются в аптеке, на углу, и строят разные предположения.

Именно про супрефекта можно сказать, что он живет в стеклянном доме; все говорят о нем, о его жене, если таковая имеется, о его возлюбленных, если он холост. Он всегда живет на глазах у публики, и, когда в одно прекрасное утро его превосходительство переводит супрефекта в другой город, он уезжает, не оставляя после себя никаких сожалений; еще за два часа до своего отбытия он уже предан забвению; даже «мастер на все руки» покидает его, а уличные мальчишки бегут за его экипажем и орут.

Но у него пять тысяч франков годового жалованья, у него шпага и расшитый серебром синий фрак.

«Карикатура», 6 октября 1831 г.