Присцилла Мейер - Найдите, что спрятал матрос: Бледный огонь Владимира Набокова

Русские критики с огромным рвением взялись за этот труд и за дюжину десятилетий скопили скучнейшую в истории цивилизованного человечества груду комментариев. Для обозначения хвори Евгения изобрели даже специальный термин: «онегинство»; тысячи страниц были посвящены Онегину как «типичному» воплощению чего-то там (например, «лишнего человека», метафизического «денди» и т. д.). Бродский (1950) [12] Истинное наслаждение перечитывать список из двадцати семи (старательно подсчитанных Набоковым) жутких преступлений, совершенных советским автором книги «„Евгений Онегин“. Роман А. С. Пушкина. Пособие для Учителей средней школы» (1950, 3-е изд.) — «аскетическим» (238) «несведущим, но тугодумным компилятором» (235) Н. Л. Бродским. Идеальному (т. е. «недоверчивому» (240)) читателю указывают, как «немыслимый» (239) Бродский прибегает к эвфемизмам («прочие жизненные забавы» (238) в смысле ухаживания за женщинами), как сей автор «бездарных компиляций» (68) «подтасовывает цитаты» (114) — исключительно полезный список запретов, который следует иметь в виду студенту, пишущему дипломное сочинение. , взобравшись на ящик из-под мыла, поставленный на этом месте за сто лет до него Белинским, Герценом и иже с ними, объявил «недуг» Онегина следствием «царской деспотии».

И вот образ, заимствованный из книг, но блестяще переосмысленный великим поэтом, для которого жизнь и книга были одно, и помещенный этим поэтом в блестяще воссозданную среду, и обыгранный этим поэтом в целом ряду композиционных узоров — лирических олицетворений, талантливого шутовства, литературных пародий и т. д., — выдается русскими педантами за социологическое и историческое явление, типичное для правления Александра I (увы, эта тенденция к обобщению и вульгаризации уникального вымысла индивидуального гения имеет приверженцев в Соединенных Штатах)

Если бы эти принципы, воплощенные в «Комментарии…», были усвоены во всей полноте, то для многих (пожалуй, несколько педантичных) англоязычных читателей XX века это стало бы истинным воспитанием чувств, éducation sentimentale. Именно незнание этих принципов является причиной трагедий, переживаемых героями как «Онегина», так и «Лолиты».

Когда набоковский комментированный перевод «Онегина» увидел свет, он (и его автор) подвергся многочисленным нападкам за чрезмерную неуклюжесть; при этом критики не обратили внимания на то, что Набоков сам открыто объявил, что жертвует легкостью чтения ради буквальности. На протяжении книги Набоков неоднократно цитирует самые безобразные ошибки переводчиков, придерживавшихся парафрастического метода, — «незатейливого подполковника Сполдинга», «подверженного солецизмам профессора Эльтона» и «беспомощной мисс Радин» (169). Рыцарский долг комментария по отношению к его возлюбленному «Онегину» — защитить его от искажений, которым подвергали пушкинский роман «парафрасты» всех времен. Здесь Набоковым руководит та же нежность, которую он испытывает к «бедной девочке» Лолите, еще одной жертве предателей слова [13] Аналогия «переводчик/текст = Гумберт/Ло» прослеживается там, где Набоков сожалеет о «неумышленном вреде и ущербе, который может быть причинен невинному и беззащитному тексту рифмоплетом-пересказчиком» ( Комм., 554. — Пер. М. М. Ланиной). В анализе повествовательной риторической структуры «Лолиты», проделанном Н. Тамир-Гез ( Tamir-Ghez, Nomi. Rhetorical Manipulation in «Lolita» // The Structural Analysis of Narrative Texts / Ed. Andrej Kodjak, Michael Connolly, Krystyna Pomorska Columbus, Ohio: Slavica, 1980. P. 172–195, section 6), «компетентный (дружелюбный) читатель» противопоставляется «крылатым господам из (враждебно настроенных) присяжных», которые судят Набокова за двойное преступление — буквальный перевод «Онегина» и его «парафраз» в «Лолите». В комментарии к пушкинскому «судей решительных и строгих» (1: V, 7) Набоков раскрывает сущность упомянутых высокодуховных господ: «…эти важные и самодовольные особы (персонажи, конечно же, традиционные и вездесущие), которые слыли в модном свете „строгими судьями“, на деле были настолько невежественны, что стоило современному молодому человеку походя блеснуть остроумием либо многозначительно промолчать, как они уже бывали поражены намеренной демонстрацией чересчур глубоких познаний» (113. — Пер. Н. Д. Муриной). Сходным образом (невежественный) читатель «Лолиты», на которого эрудиция Гумберта, вероятнее всего, произведет большое впечатление, может не заметить, сколь скверно тот ее применяет. .

Мысль о том, что «Лолита» — это пародия на вольный перевод «Онегина», может показаться экстравагантной, настолько своеобразен этот роман, однако даже на внешнем, событийном уровне можно заметить исключительно точные соответствия [14] Мое прочтение «Онегина» совпадает с предложенным Уильямом Миллзом Тоддом III в его статье «„Eugene Onegin“: Life's Novel» (Literary Society in Imperial Russia (1800–1914) / Ed. William Mills Todd III. Stanford, Calif.: Stanford University Press, 1978. P. 203–235). . Основное действие каждого из романов занимает чуть более пяти лет: «Онегин» начинается зимой 1819-го и заканчивается весной 1825 года; в день убийства Куильти Гумберт вспоминает, что встретился с Лолитой «пять лет тому назад» (353). Чувства, которые испытывают пародийные романтические герои (Онегин и Гумберт) к героиням (Татьяне и Лолите), сопоставимы с отношением авторов-повествователей к музе, которая в обоих романах уподобляется богине Диане, луне и Леноре Готфрида Бюргера (о ней подробнее будет сказано дальше). Обе героини претерпевают метаморфозы, превращаясь из провинциальных барышень в опытных и недоступных женщин. К этому времени герои возвращаются из продолжительных (два или три года) путешествий, чтобы объясниться в любви — и быть отвергнутыми. Татьяна не сумела разглядеть перемену в Евгении, который наконец стал способен к подлинной любви, — ей кажется, что он всего лишь ищет победы над светской дамой. Сходным образом Лолита не понимает истинных намерений Гумберта, когда тот предлагает ей уехать с ним навсегда: «Ты хочешь сказать, что дашь нам… денег, только если я пересплю с тобой в гостинице?» (341) [15] Любопытно, что интерпретаторы как «Онегина», так и «Лолиты» расходятся в своих толкованиях позиции героя в этот критический момент. Для меня очевидно, что и Гумберт, и Онегин благодаря испытанному ими раскаянию (при том что их преступления, конечно, разнятся) пережили духовный рост и искренни в своих признаниях. Более сложный вопрос — смысл произошедшей с ними метаморфозы, которая соотносится с метаморфозами муз их истинных творцов. . Далее, Онегин и Гумберт убивают соответственно Ленского и Куильти на дуэлях, которые производят фарсовое впечатление из-за пародийности жертв: в первую очередь и по преимуществу они воплощают в себе плохого поэта (в случае Куильти эта роль реализуется скорее в его поведении, чем в его творчестве). Незамысловатый жизненный сюжет «она бросает его» — это метафорическая репрезентация истинной темы обоих романов — взаимоотношений жизни и литературной эстетики [16] Нина Берберова ( Berberova, Nina. The Mechanics of «Pale Fire» // TriQuarterly. № 17 (Winter 1970). P. 147) отмечает, что в «Бледном огне» скрытый (реалистический) и явный (символический) уровни меняются местами. И в «Онегине», и в «Лолите» происходит беспрецедентное подчинение сюжета метафорическому уровню. .