Алла Латынина - Комментарии: Заметки о современной литературе

На место мифа о враге народа приходит миф о враге нации, что может иметь такие же губительные для народа последствия. Мышление, согласно которому рок-музыка есть специальное орудие «гешефтмахерских» происков и козней, – мышление мифологическое (М. Дунаев, «Роковая музыка». – «Наш современник», 1988, № 1, 2). Того же порядка – имеющая широкое хождение идея о некоем тайном заговоре против русской культуры.

«Уничтожение исторических памятников Москвы… планировалось хладнокровно и расчетливо», – сообщает председатель президиума Московского городского отделения ВООПИК А. С. Трофимов («Наш современник», 1988, № 2).

Верно, планировалось. Но ни «левый бундист» Штеренберг, ни архитектор Гинзбург (на которых возлагает вину А. С. Трофимов), ни даже Каганович не сумели бы организовать массового уничтожения церквей по всей стране, если это уничтожение не было бы освящено идеей разрушения старого мира и не являлось идеологическим последствием революции (не только, впрочем, церкви – летели вверх мечети, костелы, синагоги, дворянские усадьбы, памятники светской архитектуры – все, что казалось хламом истории).

Я разделяю одну из идей статьи Вадима Кожинова «Правда и истина», что культ Сталина – это «явление мирового революционного движения», следствие некоей закономерности, подобно тому, как закономерностью было завершение Французской революции диктатурой Наполеона, а не результат козней его самого и корыстных подручных (хотя не согласна с тем, что в романе Рыбакова торжествует это наивное представление об истории). Точно так же я вполне разделяю кожиновскую критику идеи о специфически русском характере сталинизма, тенденцию объяснять обилие жертв революции и последующий террор особенностями русской истории и русского национального характера, но опять же не вижу, чтоб в романе Рыбакова торжествовала эта тенденция. Вообще методология кожиновской статьи дедуктивна. Общие идеи, похоже, существуют лишь для того, чтобы нанизать на них сопротивляющиеся примеры. Так возникает бесчисленное количество подтасовок – от крупных (впрочем, вряд ли «твердо отстаивающих» подновленный вариант «Краткого курса истории ВКП (б)», как то мнится Б. Сарнову), вроде возложения ответственности за голод 1933 года и всю коллективизацию не на Сталина, а на Яковлева (псевдоним Эпштейна) до мелких, откровенно личных – вроде обвинения Лакшина в связи со статьей «Иван Денисович, его друзья и недруги» в высокомерном, специфически интеллигентском и прагматическом подходе к народу – меж тем как в этой статье взгляд главного героя на лагерь – народный взгляд (а не интеллигента Цезаря Марковича) – принят за этическую норму…

Но почему, высмеивая представление о течении истории как результате чьих-то злых козней, тот же Кожинов ответственность за план реконструкции Москвы возлагает на одного Кагановича? (Не говоря уже о фактической стороне вопроса: например, что делал Сталин на встрече в Кремле 14 июня 1934 года, когда обсуждался проект группы В. Н. Семенова, под видом реконструкции старой Москвы предусматривавший решительную ее ломку? Не его ли одобрение сделало бесперспективным спор с авторами этого проекта?)

Другое дело, что в действиях Кагановича, в этом огне, поднесенном к бикфордову шнуру, было, конечно, некое садистское наслаждение: в ответ на просьбы гнилых интеллигентов сохранить памятник истории и культуры шарахнуть динамитом по истории, по культуре, по прошлому; за нами теперь – сила, за этим домом, что напротив храма, через Москву-реку, вместе им не ужиться.

Серьезные литераторы стыдливо избегают касаться толков о «злых корнях», боясь, видимо, завязнуть в проблеме, слишком мучительной для словесного изъяснения. Один лишь Валентин Распутин с присущей ему готовностью брать на себя любой тяжкий долг ставит вопрос резко и прямо: «Откуда взялось это убеждение в чьих-то происках? С чужого ли голоса, во сне ли приснилось, или все же дыма без огня не бывает? И если идти по следу, откуда несло дым, то – вот оно: разрушение памятников, продолжающееся до сих пор, отсечение отечественной истории, эрозия традиции и культуры, уничтожение природы; Байкал и проект поворота рек; Волга; разорительные для страны хозяйственные проекты; положение в общем и высшем образовании (готовили кого угодно, но не гражданина и специалиста); уничтожение „неперспективной“ деревни; „пьяная“ экономика; показуха и очковтирательство на всех этажах общества, начиная с детского сада, ставшие едва ли не открытой моралью…» («Наш современник»,1988, № 1).

Валентин Распутин склонен считать, что «дело тут не в сознательном и планомерном разрушении народного духа и государственного организма… не в целях, а в причинах». Вот они: «Равнодушие… ведомственное паразитирование на природных богатствах, грандиозные „проекты века“…» Но ведь это не причины – только что они же фигурировали в «следствиях»… Замкнутый круг. В другой статье в том же журнале Распутин пишет: «Кто-то ведь считал себя обязанным под видом коллективизации проводить геноцид…» Вот именно – кто?

Казалось бы, кто, как не защитники русской деревни, так глубоко прочувствовавшие ее конец, должны вызнать, откуда шел геноцид под видом коллективизации, и голод, постигший страну, и разрушение памятников (как раз во время коллективизации и взрывали церкви). Но мы слишком привыкли искать корень зла не в идеях, а в лицах. И даже Валентин Распутин, художественное творчество которого уже успело подсказать нам многие глубокие ответы, недоуменно останавливается, в качестве публициста, перед этим барьером. И нечеткость его ответов позволяет потом творцам мифа о масонском заговоре использовать его имя. [10]

Не масоны, не «инородцы» проводили коллективизацию, разрушали церкви, осуществляли истребление народа – мы это сами с собой сделали. Как в Китае это сделали с собой китайцы, а в Кампучии – кампучийцы.

Другой вопрос – почему могло это случиться? Разрушение церквей и памятников культуры прошлого было естественным следствием веры во всемирно-историческую миссию пролетариата.

Религия обещала небесный рай. Комсомолец 30-х годов верил в скорое наступление всеобщего равенства, братства и счастья на земле. Эти две веры были несовместимы.

Как первые христиане крушили античные храмы и статуи богов, не думая о том, что разрушают великую культуру, но действуя лишь во имя обретенной веры, так одержимые верой в светлое коммунистическое завтра крушили храмы – символ отринутого бога. Лозунг времени: «Религия – опиум для народа».

Энтузиазм нового мира совпадал с энтузиазмом разрушения старого, и разрушали церкви люди того же духовного типа, что и те, кто теперь ищет виновных в разрушениях, – люди, легко дающие увлечь себя мифу, духовно поработить (это, в частности, показано в романе Д. Гранина «Картина»).