Уистан Оден - Лекции о Шекспире

Дом там, откуда вышли мы. Под старость

Мир становится чуждым — все путанней образ

Умерших и живущих. И не миг впечатленья

Сам по себе, без "до" и без "после",

Но вся жизнь, пылающая ежемгновенно,

И не жизнь одного человека,

Но жизнь древних камней с непонятными

письменами. <���…>

Старикам должно пытаться,

"Здесь" и "там" — не так важно;

Мы должны быть незыблемы и незыблемо

Перемещаться в иные глубины

Для согласья грядущего и сопричастья [172] Т. С. Элиот, "Четыре квартета": "Ист Коукер", 5. Перевод С. А. Степанова.

В поздних сочинениях автор часто равнодушен к тому, что шокирует публику. Речь ни в коем случае не идет об угасании художественного таланта. Сложность восприятия поздних сочинений и их необычность происходит из другого. Эта странность, зачастую намеренная, отражает безразличие автора к тому впечатлению, которое произведет его работа. В поздних творениях нет тяги к грандиозным, помпезным сценам. Но в них присутствует огромный интерес к конкретным деталям художественного мастерства, которые автор любовно обрабатывает, вне зависимости от значимости и интереса произведения в целом.

Некоторые из высочайших художественных достижений в поздних творениях обнаруживаются не в кульминационных эпизодах, а в интерлюдии, в деталях, в небольших пассажах. Эти достоинства — для истинного ценителя, они не очевидны. Например, четвертая сцена пятого акта "Цимбелина", эпизод с Юпитером, всегда шокирует прчтенных критиков, которые считают его прескверным и не могут поверить, что его автор — тот самый Шекспир, который написал остальные стихи в пьесе. И все же слова, произносимые одним из духов при вознесении Юпитера, замечательны:

Пол мраморный сомкнулся.

Он взлетел Под свод лучистый.

Скроемся сейчас!

Мы выполнить должны его наказ [173] Здесь и далее цитаты из "Цимбелина" — в переводе П. В. Мелковой. .

"Цимбелин", акт V, сцена 4.

В третьей сцене пятого акта "Цимбелина" содержится еще одна замечательная речь, длиной более пятидесяти строк, — ее часто выпускают театральные постановщики. В ней рассказывается, как сражались, воодушевляя британцев, Беларий и два королевича.

Да, эти трое стоили трех тысяч.

Три смельчака таких в бою дороже,

Чем рать бездельников. И с криком "Стой!",

Проходом узким пользуясь искусно,

Еще искусней доблестью своей,

Способной прялку превратить в копье, —

Они зажгли огонь в погасших взорах;

Проснулся у бегущих стыд, а с ним

И мужество вернулось и отвага;

И те, кто струсил, глядя на других

(Будь проклят тот, кто первым дрогнет в битве!).

Вернулись вновь и бросились, как львы,

На вражьи копья. Дрогнул неприятель,

Нарушил строй, и началось смятенье;

И те, кто прежде шли вперед орлами,

Теперь назад бежали, как цыплята.

Переменилось все в одно мгновенье —

Вдруг стали победители рабами.

К сердцам бегущих отыскал дорогу

Зов, брошенный им вслед, и трус недавний,

Воспрянув духом, стал полезен нам,

Как иногда сухарь в походе тяжком.

О небо! Как ударили британцы

На мертвых, раненых, живых, своих же,

Напором смятых! Если раньше десять

От одного бежали, то теперь

Один гнал двадцать. Кто предпочитал

Погибнуть, но не драться, тот теперь

Был для врага грозой.

"Цимбелин", акт IV, сцена 3.

Достоинства этих строк не бросаются в глаза, но всякий, кто упражняется в стихотворчестве, возвращается к таким отрывкам снова и снова — чаще, чем к величественным сценам. В них во всем блеске проявляется мастерство художника, приложенное к незначительному по содержанию эпизоду, и человек, стремящийся овладеть поэтическим ремеслом, может научиться писать, изучая эти строки.

В поздних пьесах Шекспира действие не связано с реальным миром времени и пространства. Сцены узнавания фантастичны. В "Перикле" несколько кораблекрушений, в "Цимбелине" — персонажи скрываются под чужими именами. Шекспир обращается к самой примитивной драматической форме — хору, пантомиме и театру масок. Можно вообразить современного писателя, который, овладев сложными формами, принимается за повести о Диком

Западе. В рассматриваемых пьесах широко используются трюки, реплики и т. д. Поздние сочинения предназначены для людей очень простых или же для самых рафинированных интеллектуалов, но не для обывателей, даже не для аристократов среди обывателей, вроде доктора Джонсона. Критикам сложно оценить наслаждение писателя, прибегающего к самой простой форме, например, к эпизоду с масками в "Цимбелине".

Первые два акта "Перикла", их стихотворная часть, заставляют усомниться, что их автор — Шекспир, хотя к монологам Гауэра это не относится. В "Перикле" очень мало "комедии", того, что может рассмешить. Тема пьесы, главным образом, — страдание, разве что в финале горе перерастает в радость благодаря памяти о перенесенных страданиях, в противоположность "Nessun maggior dolore" Франчески в "Аде" Данте: "Тот страждет высшей мукой, / Кто радостные помнит времена / В несчастии" [174] "Ад", песнь v, 121–123. . Физические страдания, насилие, бури в этих пьесах нереалистичны. Голова и туловище Клотена ужасали бы в "Лире", но не здесь. Страдания персонажей — душевные. Физический облик не представляет важности. Профессиональным актерам тяжело играть в этих пьесах, так как актеров и актрис трудно заставить забыть о публике. Роли в "Перикле" и "Цимбелине" надлежит исполнять в совершенной самоуглубленности, не думая о публике. "Перикл" и "Цимбелин" более других шекспировских пьес страдают от того, что женские роли исполняют женщины. Великие актеры и актрисы эти пьесы погубят. Лучше всего, чтобы в них играла труппа школьников под руководством режиссера, похожего на Свенгали [175] Свенгали — зловещий гипнотизер, герой романа Джорджа дю Морье "Трильби".

В раннем эссе о Данте Томас Элиот утверждает, что "Шекспир создает персонажа, по-видимому, находящегося во власти простого чувства и анализирует самого персонажа и его эмоции. <���… > Данте, с другой стороны, не столько сосредоточивается на исследовании чувства, сколько показывает таковое в отношении к другим чувствам" [176] Т. С. Элиот, "Священный лес" ("Избранные эссе"). . Это справедливо в отношении творчества Шекспира вплоть до последних пьес, но в них он обращается к исследованию отношений и, в итоге, приходит к созданию сказочных сюжетов. Жил да был король с королевой, и была у них прекрасная дочь, жил да был углежог с тремя сыновьями и т. д. В сказках людей определяют отношения. Не просто мистер Джонс, миссис Робинсон, но — сын, дочь. В ранних пьесах Шекспира личность находится во власти страстного, гибельного чувства, а сюжет призван раскрыть индивидуальность персонажа. Сюжет и отношения между людьми в пьесе определяются естеством персонажей, и в конце пьесы один персонаж отличается от других гораздо более полно, чем в ее начале. В поздних пьесах личность всецело определяется отношениями. Говорить можно не о хороших и дурных людях, а лишь о хороших и дурных отношениях, сюжет же представляет собой узор из таких отношений. Люди в поздних пьесах не обладают, как некогда, личностным своеобразием, — они лишь создают фон. Сравните Отелло и Постума. Ревность Отелло — следствие его личных качеств и его любви к Дездемоне. Вырвавшись на свободу, бешеная ревность Отелло ведет его к гибели. Но невозможно вообразить себе Постума, не думая одновременно об Имогене. Они — муж и жена, и ревность лишь одна из многочисленных нитей в сюжете. Мы не имеем ни малейшего представления о том, какими бы были Постум и Имогена вне брака.