Лев Лосев - Как работает стихотворение Бродского

Я слышу эти увещевания и наставления, но они — фрагменты, детали. Память искажает, особенно тех, кого мы знаем лучше всего. Она союзница забвения, союзница смерти. Это сеть с крошечным уловом и вытекшей водой. Вам не воспользоваться ею, чтобы кого-то оживить, хотя бы на бумаге. Что делать с миллионами невостребованных нервных клеток нашего мозга? (ME. С. 462).

И еще — страницей дальше:

И можно воспользоваться этими благоразумно сбереженными нервными клетками, дабы поразмыслить над тем, не являются ли эти перебои памяти просто подспудным голосом твоего подозрения, что все мы друг другу чужие. Что наше чувство автономности намного сильнее чувства общности, не говоря уж о чувстве связи. Что ребенок не помнит родителей, поскольку он всегда обращен вовне, устремлен в будущее. Он тоже, наверное, бережет нервные клетки для будущих надобностей (ME. С. 463).

Перед этими размышлениями он сравнивал память с искусством: оба не создают образ целиком, а отбирают, имея «вкус к детали» (ME. С. 459).

То, что сказано о памяти или лишь слегка обозначено в стихотворении «Мысль о тебе <���…>», можно рассматривать как продолжение рассуждений Бродского по поводу памяти в эссе «Полторы комнаты». Он считает память предателем; это можно отнести к чувству стыда или вины, выраженному образом сына, прикрывающего затылок руками в строке 17. «Все мы друг другу чужие» отзывается эхом в строке 3 — «не знающие друг друга». А рыбацкая сеть из эссе возникает в последнем — довольно протяженном — предложении стиха, где сетчатка оказывается сделанной «из грубой ткани». Слово сырую намекает о слезах, которые в контексте эссе «Полторы комнаты» обладают особенным смыслом. «Слезы не часто случались в нашем семействе», — пишет Бродский, добавляя к своему наблюдению слова матери: ««Прибереги свои слезы на более серьезный случай», — говорила она мне, когда я был маленький. И боюсь, что я преуспел в этом больше, чем она того желала» (ME. С. 451) [272] «Стоицизм» Бродского рассматривается в кн.: Bethea D.M. Joseph Brodsky and the Creation of Exile. Princeton: Princeton University Press, 1994. P. 21–22. Следует отметить, что в таком — очень автобиографическом — стихотворении, как «Мысль о тебе <���…>», Бродский ни разу не употребляет слово «я», видимо, осознанно уравновешивая свое слишком личное и эмоциональное отношение. . То, что говорящий в поэме плачет, — свидетельство действительно сильной эмоции (еще одна причина, помимо стыда или вины, укрываться от посторонних глаз).

Замечание в строках 9—10 о том, что Неве не вынести отражение еще одной вещи , тоже можно прояснить с помощью книги «Меньше единицы». В эссе «Путеводитель по переименованному городу» Бродский пишет о доминирующей роли воды (Невы) в Петербурге.

Двадцать километров Невы в черте города, разделяющиеся в самом центре на двадцать пять больших и малых рукавов, обеспечивают городу такое водяное зеркало, что нарциссизм становится неизбежным. <���…> Неудивительно, что порой этот город производит впечатление крайнего эгоиста, занятого исключительно собственной внешностью. Безусловно, в таких местах больше обращаешь внимание на фасады, чем на наружность себе подобных. Неистощимое, с ума сводящее умножение всех этих пилястров, колоннад, портиков намекает на природу этого каменного нарциссизма, намекает на возможность того, что, по крайней мере в неодушевленном мире, вода может рассматриваться как сгущенное Время (ME. С. 78–79).

В этом «урбанистическом нарциссизме» нет места памятникам людей.

«Мысль о тебе <���…>» следует читать не только в контексте автобиографического письма Бродского, но и в контексте других его поэтических текстов [273] «…С каждым стихотворением поэт расширяет сферу своего видения, при этом происходит эффект обратной связи — новые стихотворения бросают свет на старые, видоизменяют и дополняют их, делая невозможные ранее толкования возможными. Так поэт может улучшить свои старые стихи, ничего в них не меняя» (Крепс М. О поэзии Иосифа Бродского. Ann Arbor: Ardis, 1984. С. 23). . Бродский написал довольно много стихотворений in memoriam — посвященных памяти великих- людей, в частности — любимых поэтов («Большая элегия Джону Донну», «Стихи на смерть Т.С. Элиота», «Йорк», посвященное Одену), так же как и людей неизвестных (во многих элегиях Бродского адресат обозначен лишь как «ты»; иногда, например, как в стихотворении «Памяти Т.Б.», нам известны лишь инициалы адресата). Многие из таких стихотворений содержат мотивы, появляющиеся и в стихотворении «Мысль о тебе <���…>».

Предпочтения Бродского в стихах типа in memoriam имеют прямую связь с его основными темами. В своей книге, посвященной Бродскому [274] Polukhina V. Joseph Brodsky: A Poet for Our Time. Cambridge: Cambridge University Press, 1989. P. 87. , Валентина Полухина рассматривает тот факт, что смерть в его произведениях часто ассоциируется со временем и что «в оппозиции к ним мы находим веру, любовь, память, поэзию и язык». Последние — из названных — элементы и формируют «силу, способную противостоять времени» [275] См. также у Крепса: стихотворение названо «формой борьбы поэта со временем» (Крепе М. О поэзии Иосифа Бродского. С. 23). . Понимание того, что стихотворение может рассматриваться как цитадель против времени, приходит из собственных высказываний Бродского о поэзии как важном хранителе и защитнике культуры. В одном из таких высказываний Бродский напрямую связывает поэзию, культуру и память:

Нет любви без памяти, нет памяти без культуры, нет культуры без любви. Поэтому каждое стихотворение — это факт культуры, так же как и акт любви и вспышка памяти и — я бы добавил — веры [276] Brodsky J. Beyond Consolation // New York Review of Books. 1974. 7 February. P. 14. .

«Акт любви» и «вспышка памяти» в стихотворении «Мысль о тебе <���…>» намного более личные, чем в других стихотворениях Бродского, но и здесь, несмотря на свои недостатки, память оказывается способной вызвать мать и воздвигнуть для нее памятник (в языке). Сыновняя память слаба, он сознает, что может вызвать лишь детали материнского образа, включая какие-то из ее выражений. Такое метонимическое описание человека напоминает строки стихотворения «…и при слове «грядущее» из русского языка…» из сборника «Часть речи».

«Мысль о тебе <���…>», представляя собой «стихотворение памяти» двоякого рода — и как сам по себе стихотворный «акт против смерти», и как стихотворение, возвращающее человека из мира мертвых [277] Эта двоякость, двойственность сопротивления смерти в стихотворениях памяти, возможно, является объяснением, почему Бродский создал их так много. , — содержит много характерных для Бродского слов и мотивов. Такие слова, как «памятник» (строка 6-я) и напрямую связанный с ним «мрамор» (отметим звуковой эквивалент с латинским — тетопат), встречаются достаточно часто, то же самое справедливо и для «снега» в комбинации со «смертью» (в отношении последнего мотива укажем, например, стихотворения в память о Джоне Донне и Т.С. Элиоте), а также и со «временем» [278] Прямая идентификация времени и холода находится, к примеру, в пятой части «Эклоги 4-й (зимней)» — «Время есть холод». . Образ тающего снега может прочитываться как победа над холодом/смертью и в то же время — в сочетании с «мрамором для бедных» — как нечто непостоянное. С учетом этой двойственности смысла, как позитивного, так и негативного, образ великолепно вписывается в стихотворение, в котором поэт, с одной стороны, жалуется на слабость памяти и ее неспособность к созданию целостной картины человека, а с другой стороны, этот самый человек вызван в уме и отбит у прошлого.