Илья Бендерский - Миссия Балашева и Лев Толстой

У Толстого спутано: Балашев прибывает в Рыконты на рассвете уже к французам. Это неправильно, см. «Записку Балашева» в кн.: Дубровин Н. Отечественная война в письмах современников (1812–1815 гг.). М., 2006, стр. 21; «Барклай-де-Толли — императору Александру, письмо от 16 июня 1812 года». — «Военный сборник», 1906, № 3, стр. 194.

«Записка Балашева», стр. 21.

Тартаковский А. Г. «Бюллетень» М. Ф. Орлова о поездке во французскую армию в начале войны 1812 года. — Сб. «Археографический ежегодник за 1961 год», стр. 416–418.

Шкловский В. Б. Матерьял и стиль…, стр. 160.

Шкловский В. Б. Матерьял и стиль…, стр. 160.

Наполеон приходился Мюрату шурином, так как Мюрат был женат на младшей сестре Наполеона Каролине.

Барт Ролан. S/Z. М., «Академический проект», 2009, стр. 66–68.

Русская армия бой не приняла и отступила. На передовой (быстро ставшей для русских арьергардом) авангард наполеоновских войск (части резервных корпусов кавалерии Мюрата) сдерживал главным образом лейб-гвардии казачий полк, бойцы которого и провожали Балашева с Орловым к линии фронта. 14 июня лейб-казаки имели удачное столкновение с французскими гусарами и взяли на поле боя первых за войну пленных. 16 июня лейб-казаки прикрывали отход русского арьергарда из Вильно и совершили блестящую атаку уже в черте города, разгромив дивизион (два эскадрона) 8-го французского гусарского полка. В этой атаке казаками был взят в плен командир дивизиона капитан Октав-Габриэле-Анри граф де Сегюр, брат адъютанта Наполеона, позднее известного мемуариста, Филиппа-Поля де Сегюра. Когда Балашев был в Вильно, адъютант Наполеона де Сегюр хлопотал перед русским генералом о судьбе своего брата. Позднее, в 1813 году, лейб-гвардии казачий полк покрыл себя славой в «Битве народов» под Лейпцигом, где лейб-казаки под руководством И. Ефремова опрокинули тяжелую гвардейскую кавалерию французов и тем спасли от угрозы неминуемого плена императора Александра.

Their L.A. Histoire du consulat et du l`Empire. Paris, 1856, v. XIV, p. 24–25.

Слова Александра Балашеву: «Хотя, впрочем, между нами сказать, я и не ожидаю от сей посылки прекращения войны, но пусть же будет известно Европе и послужит новым доказательством, что начинаем ее не мы». То есть царь не скрывал «страдательность» миссии Балашева. См.: «Записка Балашева», стр. 20.

«Записка Балашева», стр. 23. Эта реплика Даву не попала в роман.

Это прямо указывается в записке: Балашев должен был передать Наполеону, что в случае отказа того вывести свои войска за Неман «государь (Александр. — И. Б. ) дает ему (Наполеону. — И. Б. ) слово, докуда хотя один вооруженный француз будет в России, не говорить и не принять ни одного слова о мире» (там же, стр. 21).

Не для миссии Балашева, но для последующих (более «частных») визитов русских парламентеров во французских лагерь такая мотивация (наряду с разведывательной) имела место. Такие чисто военные цели преследовали поездка В. И. Левенштерна по случаю взятия в русский плен принца Л. Гогенлоэ, августовская поездка М. Ф. Орлова по случаю взятия во французский плен генерала П. А. Тучкова (по ее итогам, правда, Орлов значительно преувеличил численность французской армии, что сказалось на планах русского командования в Бородинском сражении) и др.

Тарле Е.В.Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год. М., «АСТ», 2009, стр. 57.

Не надо понимать, что везде в романе император Наполеон — свинья. Здесь это подтекст эпизода. Как отмечал Шкловский, такие подтексты эпизодов могут не совпадать: «Наполеон, сидящий перед портретом римского короля (своего сына), — итальянец, и тот же Наполеон <���…> ждущий депутацию бояр, оказывается типичным французом». См.: Ш к л о в с к и й В. Б. Матерьял и стиль…, стр. 37.

Шкловский В. Б. Матерьял и стиль…, стр. 170.

Хотя именно так эпизод зачастую и трактуется: как несоответствие личностей (маленький Балашев, большой Наполеон). «Игра льва с котенком»: в этом иногда видят свидетельство бессилия философии Толстого перед наполеоновской легендой. В данном случае очевидно только бессилие подобной «критики»: исторический эпизод совершенно созвучен пафосу романа.

Вот содержание этих исторических фраз-анекдотов. Два момента — словесные триумфы Балашева над императором Наполеоном. Оба раза говорили о Москве. Балашев отвечает на удивление Наполеона по поводу обилия церквей в Москве: «Потому что наш народ набожен. — Ба! — отвечает Наполеон. — В наше время нет набожных. — Прошу извинить меня, — парирует Балашев, — ваше величество, не везде одно и то же. Может, в Германии и Италии нет набожных, но в Испании и России набожность еще существует» (намек на то, что в России Наполеон встретит такое же ожесточенное сопротивление, как в Испании). Второй момент. Наполеон: «Какая дорога ведет к Москве?» Балашев отвечает: «Ваше величество, этот вопрос немного затруднителен для меня: русские, подобно французам, говорят, что каждая дорога ведет к Риму. Дорогу избирают по вкусу. Карл XII пошел на нее через Полтаву».

Шкловский В.Б. Матерьял и стиль…, стр. 175. В романе столкновение с лицом — это экзистенциальное переживание, которое стоит вне рамок исторического, не подчиняется ему. Каким укорененным в истории, в своем мире становления, ни был бы Наполеон, он смешон, глуп, жалок — когда касается лица «русского генерала». Лицо — то, что не присваивается ни природой, ни историей. Именно это играет роль, когда Пьер и Даву смотрят в лицо друг другу: оба увидят «брата по человечеству» в другом. Отсюда каждый герой романа хотя и несет социальную, историческую, художественную и иные функции, но также он обладает неотчуждаемым (как отчуждаются лица в комедиях, сатирах и пр.) дофункциональным лицом. Еще один пример — столкновение Ростова в бою с лицом французского офицера, которого он чуть было не зарубил: контекст боя, даже подвига, не может подчинить себе лицо другого.

Статус лица, личного, фундаментален у Толстого. Когда Толстой подрывает смысловую легитимность события, каждый раз проверяя его логикой становления, огромную роль играет личностный индикатор. Как правило, пустоте события обусловленного противостоит наполненность события личного: вечная игра правды и лжи. Совершающаяся ложь — вторжение французов в Россию. Здесь каждый обманывает себя, предполагает смысл, которого на самом деле нет: Мюрат, Даву, Наполеон — все одержимы чистым становлением. При этом каждый лживо приписывает себе какую-то роль, жестом комедианта, почти истерически, удерживает маску перед лицом.