Елена Ленковская - Детский “Декамерон”

Получается, мы сами торопим наших детей, рекомендуя им такие книжки?

Особенно если на них написано, что они для младшего школьного возраста, как на книге о Манолито Очкарике, хотя в Испании, кстати, книги о нем рекомендуют с 12-летнего возраста.

Но это, конечно, уже вопрос к нашим издателям, а не к авторам текстов.

Западная телесность — новое как незабытое старое

Вообще, книга про Берта, которую не воспринял всерьез мой сын и которая, по сути, рассказывает о первой влюбленности ребенка (а героя формально и тинэйджером-то нельзя назвать), как-то уж слишком повернута в сторону телесности. Как впрочем, и многие другие, неизмеримо более талантливые и мастерски написанные образцы НДЛ.

Тут нельзя не учесть, что в контексте нашей культурной традиции естественная грация жизни с ее непринужденным, подчас легкомысленно-беспечным эротизмом выглядит почти оскорбительной, чрезмерной откровенностью. Она представляется каким-то блаженным, эдемским бесстыдством, которое нам воспрещено и потому возмущает. Мы, со времен памятного библейского изгнания из Рая, видим свою обнаженность и стыдимся ее.

Однако Европа сегодня настойчиво стремится обратно, к не смущаемой ничем телесности, доходящей до неприкрытого, приводящего нас в содрогание, физиологизма. Представление об интимности, приватности телесных проявлений здесь совершенно иное.

Европейской культуре в принципе присущ пристальный интерес к физиологическим подробностям жизни. В том числе к натуралистической экспозиции страданий (многочисленные Страсти Христовы и мученичества святых тому примером) — разверстые раны и предсмертные судороги там всегда выставлялись напоказ. Даже духовное, божественное озарение носит в европейском католицизме ярко выраженный эротический характер: в качестве хрестоматийного образца вспомним оргиастический “Экстаз Святой Терезы” — скульптуру знаменитого итальянского скульптора Лоренцо Бернини (17 век, эпоха барокко). Да и в иконографии излюбленного европейскими художниками сюжета “Мадонна с младенцем” веками преобладает игривая сексуальность, не говоря уже о квадратных километрах “обнаженки” в музеях старой западно-европейской живописи в целом.

В современном европейском обществе, толерантном к любым проявлениям человеческой индивидуальности, этот нарыв как будто окончательно прорвался и уже не замаскирован под религиозное чувство. И пресловутая свобода там зачастую воспринимается именно как свобода телесности, а любовь представляется едва ли не отправлением естественных надобностей.

А что у нас? Православная традиция, кстати, практически не предполагает использование скульптуры для изображения святых — как воплощенной, осязаемой телесности и ограничивается образами — бесплотными, одухотворенными и зачастую скорбными фигурами, лишенными веса и не подверженными земному тяготению.

Помня обо всем этом, я ничуть не удивляюсь, когда впервые вижу случайно добытый из Инета чешский мультфильм из знаменитого и любимого с детства сериала про Крота — в паре с милашкой Кротом по лесу бегает упитанный голый дядька с подробно прорисованными гениталиями и кудрявой шерстью вокруг. Да, у нас этот сюжет не показывали, и слава богу.

Современный образовательный мультик для дошкольников “Крот и какашки” (крот здесь другой, просто совпадение) — про то, у какого зверя какие экскременты, придумали, по-моему, немцы. Тоже молодцы ребята, нарисовали красиво, обыграли остроумно, и комплексов — никаких... Я уж не говорю про книжки типа “откуда берутся дети” с подробным пошаговым описанием того, что во время зачатия происходит с папиным “краником” и т.п., и т.д.

Да что Европа — Америка туда же: вспомним Гумберта Гумберта, который в качестве характеристики своего смятенного душевного состояния сообщает нам, что с утра не опорожнял кишечник. Герои русских произведений того же Набокова скорее удавились бы, чем позволили себе такую неслыханную, шокирующую физиологическую откровенность.

Так что если на ваш взгляд опыт телесности — поцелуев, прикосновений — необходимый, но недостаточный для подростка опыт, когда речь идет о любви, это вполне оправдано не ханжеским лицемерием и закомплексованностью, а по меньшей мере культурной традицией.

Именно поэтому, верно, у нас считают, что настоящая литература “учит любить, а не заниматься любовью”.

Карнавал — круглый год!

История про мохнатые колготки из книги Нильсон “Цацики идет в школу” — смешна потому, что преодолевает табу. Мне лично неловко было читать про небритые ноги учительницы, выставленные на всеобщее обозрение, хотя и очень смешно. Этот смех — отголоски карнавального хохота, не иначе.

Когда-то лавинообразная телесность, сдерживаемая Церковью и регулярным постом, легитимизировалась лишь во время карнавала, во время которого можно было посмеяться над табу и условностями, и низ на время становился верхом. Теперь над людскими умами властвует не Церковь, а массовая культура, которая стремится растянуть карнавал в бесконечный временной континуум.

По поводу травестии, кстати, тут же приходит на ум книга Ульфа Старка “Чудаки и зануды”, где девочка играет роль мальчика — для правдоподобности засовывая клок ваты в штаны (sic!), после урока физкультуры попадая в раздевалку для мальчиков и целуясь (правда, против своей воли) с одноклассницей... Словом, в детской литературе тоже — карнавал.

Современное западное общество находится в постоянном в ожидании сенсаций, успех нынче — синоним взрыва. Ниспровержение устоев поставлено на конвейер, а современные авторы — жертвы сложившегося в 20 веке мифа о свободе художника, который не просто вправе поднимать любые темы, но обязан это делать, лишь бы хватило таланта и мастерства. Когда-то просто был социальный заказ на такое искусство — и нужна была недюжин-ная смелость, чтобы обнажать корни, выявлять тайные стремления и пороки, освобождать от предрассудков... Художник был призван провоцировать тектонический сдвиг слежавшихся, спекшихся культурных пластов. Дерзость, пренебрежение правилами, ломка стереотипов — вот чем завоевывали заслуженную популярность, интерес и внимание публики.

Когда сегодня писатели непременно вставляют в книгу “прогрессивные” эпизоды про папиных любовниц, простатит или про то, как школьники в день рождения одноклассника начищают его гениталии щеткой с ваксой (он, разумеется, не очень-то рад такому “подарку”), думаю, они даже не задумываются, что произошла подмена. Из эпизодов, ломающих стереотипы, подобные сцены давно перешли в разряд обязательных атрибутов. Обязательный атрибут — не что иное, как новый стереотип, и западная НДЛ их давно выработала.