Дмитрий Померанцев - Что в имени тебе моем?

Жозе Сарамаго Книга имен / Перев. с порт. Александра Богдановского. — М.: Эксмо, СПб.: Домино, 2010

Жозе Сарамаго Каин / Перев. с порт. Александра Богдановского. — М.: Эксмо, СПб.: Домино, 2010

Существует неписаный закон парности событий, который наиболее наглядным и наиболее печальным образом проявляет себя в том, как один за другим уходят из жизни выдающиеся люди, чьи образы неким неуловимым образом ассоциировались у нас друг с другом. Судите сами: не стало Ингмара Бергмана, и почти сразу же мы потеряли Микеланжело Антониони. Можно найти пример и ближе: Кирилл Лавров — Михаил Ульянов. В начале 2010 года умер замечательный испанский писатель Мигель Делибес и, не прошло и полугода, как за ним последовал его одногодок и собрат по перу — выдающийся португальский романист, лауреат Нобелевской премии по литературе Жозе Сарамаго. Смерть последнего стала, пожалуй, наиболее ощутимой потерей для мировой литературы, в частности, и для всего думающего и читающего человечества в целом за последние годы. Сравнить ее можно разве что с уходом Сэлинджера, но тот литературу покинул много десятилетий назад, а Сарамаго писал до последнего и как писал!

Просто в голове не укладывается, как могло не стать человека, начавшего писать в ту пору, когда многие, исчерпав себя, с литературным творчеством заканчивают, и писавшего столь просто, с такой пронзительной ясностью, как это мог бы делать — обладай он подобной возможностью — лишь младенец, впервые узревший наш мир. И каждая следующая книга была лучше — глубже, ярче, увлекательней — предыдущей. Как если бы некий неутомимый путник взбирался на некую вершину — все выше и выше. Казалось, конца не будет этому удивительному путешествию. Однако конец был…

В нашей стране это печальное событие было отмечено выходом сразу двух романов писателя: одного — давно ожидаемого, написанного еще в минувшем веке, полтора десятилетия назад, и другого — совсем свежего, самого последнего, по сути — творческого завещания Жозе Сарамаго. В оригинале первая из этих книг называется «Все имена». Этот заголовок кажется и более звучным, и более соответствующим масштабу творчества автора, да и в тексте данное словосочетание встречается, подчеркивается и обыгрывается не раз. Тем не менее, в русском переводе роман обрел новое название: «Книга имен». В чем причина подобной замены? Зачем вселенское «все» уступило место компактной «книге»? Быть может, затем, чтобы, взяв первые и последние буквы каждого из составивших новый заголовок слов, читатель получил название второго романа? Теперь, увы, остается лишь гадать, как отнесся бы к подобной вольности сам Сарамаго, однако, учитывая его великолепное чувство юмора, а также склонность к литературной игре, мистификации (что особенно ярко проявилось в романе «Год смерти Риккардо Рейса»), можно с большой долей уверенности предположить, что подобная шарада пришлась бы ему по вкусу.

Сюжет «Книги имен» можно пересказать двумя-тремя фразами, да и для экранизации ее не потребовалось бы много пленки — вполне хватило бы десятиминутного ролика. Но стоит ли уточнять, что как в том, так и в другом случае суть романа не была бы передана ни в малейшей степени? Хотя это были бы забавные, трогательные и печальные кадры: вот немолодой сотрудник архива балансирует под потолком на шаткой стремянке, перебирая карточки с именами и датами: рождения, браки, смерти. Вот он рыщет по улицам в поисках обладательницы одного из этих имен. Вот, наконец, находит — как всегда, слишком поздно… Ну и где же тут то, ради чего стоило бы браться за книгу? Подобный вопрос могут задать те, кто никогда не читал романов Сарамаго. Те же, кто с его творчеством знаком, лишь радостно потрут руки в предвкушении. Им не нужно объяснять, сколь богатые дары сумеет извлечь этот автор из столь скудного, ничем не примечательного сюжета. Ибо наличие ладно скроенной и крепко сшитой интриги для Сарамаго — дело третье, если не десятое. Главное достоинство его книг не в событийных коллизиях, но в том, как о них поведано.

Кстати, появление на сцене в качестве главного героя сотрудника архива — момент не случайный и, по всей видимости, автобиографический. Ведь именно представитель этой малозаметной, но совершенно незаменимой профессии стал в свое время «крестным отцом» писателя, самочинно вписав в его метрику вместо настоящей фамилии де Соуза давнее прозвище их семейства — местное название дикой редьки. Благоприобретенная фамилия оказалась воистину говорящей: едко саркастичный, пряно горький стиль Сарамаго неизменно оказывал и оказывает на читателя отрезвляюще бодрящее, проясняющее, целебное действие. Про его книги уж точно не скажешь, что они «редьки слаще». «Любезность» архивариуса не осталась безответной: своему герою писатель уступил собственное имя — Жозе.

«Книга имен» вышла из-под пера уже всемирно известного писателя, автора таких романов, как «Воспоминание о монастыре», «Год смерти Риккардо Рейса» (Рейс — девичья фамилия первой жены писателя — еще один автобиографический момент?), «Каменный плот», «Евангелие от Иисуса», хотя до Нобелевской премии еще и оставалась пара лет. Книга эта, как и предыдущие, касалась «вечных» тем и в их числе — вполне традиционного для Сарамаго вопроса жизни и смерти. Пожалуй, именно здесь автор впервые не просто попытался заглянуть за грань небытия, как, скажем, в «Годе смерти…», и не просто признал закономерную неизбежность конца, как в романе «Каменный плот», но бросил смерти вызов, предложил ей ни много ни мало отступить. Эта тема позднее получит свое — более акцентированное и мощное — развитие в великолепном романе «Перебои в смерти», однако именно в «Книге имен» она прозвучала в первый раз.

В остальном Сарамаго верен себе — роман написан в его «фирменном» стиле, который невозможно ни воспроизвести, ни подделать. Трудно представить другого автора, способного позволить себе затянуть предложение на полстраницы, напрочь игнорируя знаки препинания, сваливая диалоги в одну кучу, да еще и отвлекаясь то и дело на совершенно посторонние, рожденные, казалось бы, случайными ассоциациями темы, и только в самом конце фразы вернуться к сути, то есть к тому, с чего она, собственно, началась. И ладно если вернуться, а то ведь возникают еще и сослагательные, вероятностные ответвления, которые, разумеется, ни к чему не ведут, ибо в конце автор непременно напоминает, что так оно было бы, если б… Смысловые акценты при этом можно расставить, ориентируясь по контексту, интонация же и вовсе оставляется на усмотрение читателя. Мол, сами решайте, вопрос это был, восклицание или спокойная констатация факта.