Анатолий Луначарский - Том 6. Зарубежная литература и театр

Так как периодической прессы еще не существовало, то голосом разбуженных масс являлись полулегальные памфлеты, имя авторов которых хранилось в тайне и за которые часто жестоким карам подвергались типографщики.

В этих памфлетах и в последовавших затем первых, большею частью сатирических журналах, с которых сколком являлись сатирические журналы екатерининского времени у нас, Ум пытался взять в свои руки бразды правления, пытался противопоставить ясность аргументации., простоту своей насмешки — другим общественным силам.

Постепенно Ум приобретал все больше и больше почитателей и сторонников. Наиболее умные люди тянулись к власти. Люди власти старались показать себя умными. Интеллигенция начала приобретать вес, министры стали выдавать себя за интеллигентов.

Уже с университетской скамьи Свифт попал к одному из таких министров, щеголявших интеллигентностью, к крупному дипломату Темплю. Жизнь у Темпля была чревата глубокими обидами для Свифта, страдавшего от своего положения эксплуатируемого приживальщика. Несколько раз расходился он со своим патроном и вновь сходился. В конце концов он предпочел сделаться скромным священником в ирландском селе Ларакор и там же написал первое гениальное свое произведение — «Сказку о бочке».

Вернувшись в Лондон, он издал под псевдонимом Бикерстафф один остроумный памфлет и ряд статей в журнале Стиля «Болтун» 8 и выдвинулся в первый ряд журналистов.

Во весь первый период своей политической деятельности Свифт считался «пэром» партии вигов. Но когда министерство вигов пало и королева Анна под влиянием своей новой фаворитки леди Мэшем призвала ториев во главе с Гарлеем и Сент-Джоном, Свифт изменил прежним друзьям и перешел на сторону новой власти.

Эта «измена» досталась ему очень горько: многие его друзья осыпали его за нее самыми грубыми нападками. Но Свифт считал себя стоящим бесконечно выше жалких распрь обеих партий — ему мерещилась власть, которую он хотел употребить «на пользу Великобритании».

При существовании министерства Гарлея, а позднее Боллингброка, Свифт достиг своего апогея.

Описывают, как он являлся, мерно ступая и высоко держа свою прекрасную голову, с глубокими и полными синего блеска глазами, в темном священническом костюме, в салоны и на приемы министров и там, окруженный просителями, друзьями и льстецами, решал дела, заранее уверенный, что покоренные его гением министры не скажут ни одного слова против его предложений 9 .

Свифт был практическим руководителем министерства ториев в течение трех лет. Они понимали, что без него, «царя журналистов», им нельзя было бы править. Но Свифт оставался бедняком. Ему вообще была чужда жажда денег, и позднее в качестве приора собора Сент-Патрика в Дублине он до конца своих дней отдавал треть своего скромного жалованья беднякам.

Еще до падения министерства ториев положение Свифта покачнулось, и он уехал в Ирландию. Смерть королевы Анны, восшествие на престол Георга I и прочная власть умного и подлого Вальполя отрезали Свифта от великобританской политической арены. Попав на родину, в Ирландию, Свифт присмотрелся к горю своего народа. Ирландия подвергалась не только политическому угнетению, но и неслыханной экономической эксплуатации. Ей было воспрещено вывозить овец в Англию, шерсть за границу, ей была навязана фактически фальшивая монета. Трудно представить все подлости, которые обрушила корыстолюбивая английская знать и буржуазия на голову обнищавшего ирландского народа. Не заботясь больше о власти и почестях и не боясь опасности, Свифт делается адвокатом своего народа. Его «Письма суконщика» становятся примером смелой и ясной публицистики. Он делается идолом своего народа, он будит его жизнеспособность, он отдается его защите и принуждает всесильное английское правительство сдавать одну позицию за другой.

Но частичные успехи не утешают Свифта. Как никогда, чувствует он пропасть между своим умом и народолюбием и мрачной действительностью. Пессимизм все больше овладевает им. Самым черным памятником соединения сатирического смеха и трагической скорби является возникший в это время памфлет, заглавие которого таково: «Скромное предложение, делаемое в видах того, чтобы дети бедняков в Ирландии не были бременем для родителей и для своей страны, но чтобы они, напротив, служили на пользу публики».

В этом сочинении с самой сдержанной и трезвой серьезностью Свифт предлагает использовать излишних детей как тонкое блюдо для стола богачей, в качестве «очень нежного вареного, жареного и тушеного мяса» 10 .

Свифт достигает дна своей мрачной озлобленности, из которого все еще сыплет сверкающие искры остроумия. В это-то время пишет он книгу, ставшую всемирно знаменитой, книгу, которую в слегка измененном виде все дают своим детям, как одну из самых забавных и занимательных в мировой литературе, — «Путешествие Лемюэля Гулливера», на самом деле являющуюся самой безнадежной, сумрачной и отчаянной сатирой не только на современное Свифту человечество, но, как он полагал, на человечество как таковое.

В это время старый Свифт теряет дорогую свою подругу — Эсфирь Джонсон — Стэллу. Романическая жизнь Свифта весьма достопримечательна и таинственна. Он заключил с женщинами — со Стэллой, Ванессой (Эсфирь Вангомри) — тесную дружбу, нежную и влюбленную дружбу, которая, по-видимому, не переходила в брак, но которая завела его в своеобразное двоеженство и замучила его какими-то непонятными, но сложнейшими взаимоотношениями.

Оставшись одиноким, мрачный Свифт постепенно опускался. Проклятая действительность отомстила его уму. Незадолго до смерти он впал почти в полный идиотизм и умер жалким безумцем в семьдесят девять лет.

Толпы ирландских бедняков окружили его смертное ложе. Кто-то из них отрезал седые локоны вокруг мертвого лба великого писателя и раздавал их в память о «нашем благодетеле».

В предисловии к «Сказке о бочке» Свифт бросает яркий свет на истинное ее значение.

Имея в виду мощное материалистическое произведение Гоббса — «Левиафан», Свифт сравнивает его с китом, который мог бы опрокинуть корабль, то есть государство, если бы ему на потеху не выброшена была бы бочка — религия, церковь, борьба с которой отвлекает, по мысли Свифта, революционные силы от прямой атаки против государства [3] 11 .

Другими словами, Свифт как бы говорит: «По-настоящему, серьезной задачей было бы ударить по государству, по классовому господству, но сейчас этого нельзя; зато нам позволяют повольнодумствовать в области церкви — давайте займемся этим».

Вспомним, что в таком же положении был Вольтер.

Но, конечно, и эта более безопасная борьба с алтарем была достаточно полезной, даже по сравнению с борьбой против трона.