Саша Черный - Саша Черный. Собрание сочинений в 5 томах. Т.3

К слову «Нива» прибавили красная. Только и всего. Но содержание для нас, эмигрантов, глубоко поучительно.

Вот заглавная страница «Огонька»: «Председатель Совнаркома СССР А. И. Рыков, произносящий речь к крестьянам села Песчанка Царицынской губ<���ернии>, в местности, пострадавшей от неурожая».

Положил начало этому странному занятию, как известно, наш недоброй памяти Главковерх, первый словесный электрификатор февральской революции. Прорыв ли на фронте, вспухала ли дезертирская волна, плохо ли работал тыл, — Главковерх вылезал из штабного автомобиля, взбирался на первую подвернувшуюся под ноги бочку и, окруженный обалделыми солдатами, сознательными писарями и хмурым офицерством, говорил — говорил — говорил… Старые, поседелые в боях полковники в обморок падали, а он все говорил…

Т. Рыков свято блюдет февральские традиции. Произносит ли он так же речи в местностях, подозрительных по чуме, пострадавших от наводнения и советских сусликов? Или, может быть, для удобства т. Рыкова размножают? Водружают на ящик его чучела с граммофоном, заряженным рыковской пластинкой, повертят сзади ручку — и готово?..

При старом режиме поступали разумнее и проще. Помню голод в Поволжье в конце девяностых годов. Помню, отправились мы отрядом из Житомира в Уфимскую губернию кормить и лечить голодающих. Красный Крест дал врачебный персонал и медицинские средства, местный гарнизон, по почину начальника дивизии, — сухари, министерство внутренних дел — ассигновку на муку и на скот, общество — работников, одежду, пожертвования… Но вот совершенно не помню, чтобы к нам в Белебеевский уезд Уфимской губ<���ернии> приезжал взамен всей этой помощи председатель совета министров и предложил голодающим вместо хлеба… речь. Занят он был, что ли, или люди тогда были человечнее и умнее?

Советская эстетика обогатилась новым достижением. В столичных скверах выращивают на газонах из цветов портреты вождей-революционеров («Огонек»). В память годовщины смерти выцветали наряду с Воровским и Свердловым портреты Лассаля и Жореса.

Жорес умер десять лет назад, Лассаль — шестьдесят: вот единственное преимущество, дающее право красным сатрапам приписывать к своему участку вождей-идеалистов, в глаза не видевших прекрасного советского строя…

Можно ли хоть на миг сомневаться, что живи сейчас Лассаль и Жорес, — один из них был бы плехановцем, а другой стоял бы на платформе, скажем, Каутского? И тогда, вместо цветочных портретов на советских газонах, вождей почтили бы столь знакомыми нам дурацкими колпаками с ослиной надписью: «социал-предатели и социал-соглашатели, вонзившие нож в спину» и пр., и пр.

К числу крайне левых революционеров, глашатаев советской революции, «пушкинист» из красного еженедельника «Зори» (№ 8) на основании двух сомнительных эпиграмм причисляет… самого Пушкина.

«Пушкин был не только революционер тогдашнего времени, но при этом еще и крайне левого толка».

Сердечно жалеем, что у нас нет под рукой сочинений Екатерины Великой. При помощи двух склеенных из разных кусков цитат мы с таким же успехом доказали бы, что блистательная Императрица была «революционеркой крайне левого толка».

Более того: на основании отзывов т. Ленина и глупости некоторых его соратников мы доказали бы, что Ленин был контрреволюционер крайне правого толка.

Неясно только, зачем просвещенному пушкинисту понадобилось втыкать красный бантик в могилу великого поэта? Такая ли уж честь быть сейчас в СССР левым революционером?

Разве не сидят эти революционеры вместе с Марией Спиридоновой в советских тюрьмах, вместе со своими более умеренными коллегами (см. сборник лев. революционеров «Кремль за решеткой»)?

Бедная советская власть! Не только тюрьмы, не только водка, литература, табак, бюрократия и канализация — даже ребусы были в дооктябрьские времена лучше и не носили на себе такого угрюмо-каторжного клейма «нового мира».

Вот какими ребусами усталые, полуголодные рабочие услаждают там свои досуги:

1) «Диктатура пролетариата — верная дорога к коммунизму» и 2) «Сельское хозяйство имеет первенствующее значение для всей экономики советской власти».

После таких ребусов для окончательного закрепления сов<���етского> строя в сознании масс следовало бы сделать еще один шаг: на грудях кормилиц красных воспитательных домов вытатуировать за казенный счет «серп и молот»… И заодно уж — положить красные ребусы на ноты и заменить ими колыбельные песни.

Столь же усладительны и еженедельные пролетарские стишки. П. Орешин — фотография приложена, — молодой человек с лицом кроткого полотера, прометействует:

(«Кр. нива» № 6)

Воображаю, какую крупную словесную спираль развертывает по адресу своего гениального собрата несчастный пролетарий-читатель! За семь с лишним лет улыбаться разучились, радость до тла выжгли: поотрывали головы учителям, вяло топчась вокруг себя, лезут задом наперед в осточертевшую гиппопотамовую шкуру… Зачем?

<1925>

В прежние годы подпалишь какую-нибудь курицу или дурака в петербургском «Сатириконе», и далекий рязанский или орловский читатель, с удовольствием обоняя запах паленых перьев, пинкертоновских очков не надевал: «бытовая курица», «бытовой дурак», чего еще до фамилии добираться.

Да в самом Петербурге народу была пропасть. Кто там разберет — с Петербургской стороны курица или с Васильевского острова…

Нужно ли вообще подпаливанием заниматься? Это уже вопрос особый. Другой вот и хорош, и честен, и с женой не дерется, а положишь его на палитру — одну сыворотку из него и выжмешь.

А дурак или злыдень какой-нибудь всеми цветами глупости или свинства переливает. «Дурак круглый», «дурак махровый», «дурак классический» — одних дураков сортов до двадцати.

И кто видал, кто может себе представить карикатуру на Антиноя, на доктора Гааза, на Гаршина?..

В эмигрантском уезде — тесно. Милых людей не мало, но и немилых достаточно. И все на виду, как сосиски в витрине. Ленивые люди говорят: нет тем. Как же нет, когда темы по всем метро стадами скачут, в каждом знакомом квартале по дюжине золотых тем из всех углов торчит. Жизнь стала пестрей лоскутного одеяла. Высокое переболталось с низким, — и вообще — подымаются реже, а вниз кубарем — каждый день… Голова от нерассказанных тем пухнет.