Саша Черный - Саша Черный. Собрание сочинений в 5 томах. Т.3

Александр Семенович!

Мы с детства, облитые лучами вашего беспартийного, истиннорусского творчества, почитываем ваши ямбы и прочии амфибрахии. «В армяке с открытым воротом» — завет Ваш мы храним свято. Будьте покойны-с! Именно любовь к народу, попросту, без платформ, без всяких интеллигентских фиглей-миглей. А когда народу вожжа под хвост попала, нечего с ним дурака валять!.. Я это говорил еще на предпарламентском совещании. Но шмаровозы меня не послушали. Результаты налицо.

Н-да-с…

Александр Спиридонович!

Наш беспартийный орган желает Вас в складчину чествовать в «Аскольдовой могиле». Цена с персоны 40 франков. С Вас, как с великого писателя земли русской, — половина. Программа выдающаяся: при участии знаменитых цыганских, боярских и композиторских сил, с инсценировкой при бенгальском освещении вашего захватывающего сонета «Лесной царь».

Русское спасибо и земной поклон, Александр Созонтович! Запомните дату: 7-го июня, ровно в 9 часов вечера, адрес в объявлениях. Н-да-с.

Пушкин прислушался: меднолобый тыкволицый человечек пропыхтел в коридор и исчез.

— Однако, какую Ноздрев в Париже карьеру сделал! — усмехнувшись, подумал поэт.

Прошелся по комнате, зевая, посмотрел на грязный потолок и вдруг вспомнил старую псковскую поговорку:

— Корова ревет, медведь ревет, а кто кого дерет, сам черт не разберет…

Позвонил слугу.

— Все?

— Там еще, monsieur! От крайних правых дожидаются и от пражских эсеров…

Поэт покачался на каблуках.

— Масоны, верно, какие-нибудь… Скажите, что я уехал, — строго сказал он слуге. — Что это у вас?

— Почта.

Француз, удивленно поглядывая на старинный покрой платья постояльца, положил письма на стол и удалился.

Пушкин взял плотную пачку конвертов. Вялым движением вскрыл один, другой…

«Одесское землячество в Париже, подтверждая гениальному собрату свое почтение и держа его, на основании биографии, также в некотором роде за одессита, просит его выступить на суаре землячества 12 июня в пользу открываемых его имени курсов по разведению синих баклажанов и уходу за дамской гигиеной лица».

«Директор Акционерного Общества „Руссофильм“ просит назначить час для переговоров о переделке „Капитанской дочки“ в комический сценарий. Предложение исключительно деловое. Просил бы до встречи составить подробный конспект, не особенно напирая на обстановочность».

Телеграмма:

«Редакция „Благонамеренного“ просит обратной почтой прислать статью о Пастернаке. Привет старому учителю от молодых титанов. Руководитель Огурцов».

«Милостивый Государь, господин Пушкин.

Обращаюсь к Вам столь официально, за неимением под рукой, как вас по батюшке.

Я известный бессарабский издатель Кандалупа. В Румынии особенно благоприятен для вас рынок, потому что русские книги пропускаются сюда с баснословным трудом, а некоторые ваши сюжеты, изданные на месте, могли бы иметь успех.

Находясь проездом в Монте-Карло, приехал бы, не щадя билетных расходов туда и сюда, если бы получил Ваш принципиальный ответ: нет ли у вас интимных стишков, вроде Кишиневских, страниц на сто с портретом и факсимиле? Условия: обычно никому не платим, но так как у вас имя, могу дать 5 % с обложечной цены; первая уплата 1 апреля 1932 года.

(Число почтового штемпеля)

Известный вам Кандалупа».

Пушкин поморщился, смахнул в туалетное ведро остальные письма и подошел к окну. Слава Богу, стемнело. Ах, какой нелепый день!

Он вынул из кармана случайно завалявшийся там луидор, положил его на видном месте — на край ночного столика, нажал кнопку звонка, быстро распахнул окно… и…

Отельный слуга был очень удивлен: в номере никого, в ведре грязная куча набухших конвертов, никаких следов багажа, на столике тускло блестит старинная золотая монета… Что за дьявол?..

1926

Париж

На сквозистых буковых ветках дробился и таял лунный дым. Сквозь бледно-фиолетовую зелень вдали переливалось огнями светлое брюхо казино. Негритянский гоп-танец, взвизгиваясь и кувыркаясь, долетал до опушки и, оглушая испуганных соловьев, вихрем проносился по лунной полянке.

На пне, прислонясь друг к другу плечом, сидели он и она. Безмятежно и нежно стучали ее крошечные часы, четко и мужественно — его большие.

Он, тихо перебирая ее милые пальцы, ласково спросил:

— Разменяла?

— Нет.

— И не советую. Франк временно окреп, но… ты понимаешь? Если надо, заложи пока браслет и кулон. Франк упадет, ты разменяешь несколько фунтов, выкупишь вещи по номинальной цене и заработаешь на разнице.

Она вздохнула.

Он помолчал, прижал губами теплую ладонь и шепнул:

— Дивидендный рынок оживляется. С медными — крепко. Думаю купить Рио-Тинто. Как ты думаешь?

— Я думаю, что нефтяные Рояль-Детш вернее…

Лунный луч заиграл в ее мерно вздымающейся брошке и стыдливо скользнул в кусты.

Соловей над их головами удивленно пожал плечами:

— Кажется, влюбленные… Но такого странного объяснения я никогда в жизни не слышал!

<1926>

Приехала в Париж из Москвы дама. Дама как дама: котиковое пальто на парчовой подкладке, короткое платьице, чулки цвета грудного младенца. В такси села с опаской — не советский ли соглядатай на шоферской подушке сидит? — и покатила в Монпарнас к старым знакомым, с которыми еще до войны в Москве в дружбе была.

Номер дома назвала на двенадцать номеров ниже настоящего, чтобы шоферу глаза отвести. Вышла, подождала пока такси из глаз скрылось, и нырнула, озираясь во все стороны, в серый подъезд.

Приняли гостью вежливо. Карьеры никакой особой дама там не сделала, муж какой-то красно-товарной статистикой в Москве занимался, сквозной ветер по графам разносил, ну и пусть. Есть-пить захочешь, так и казенных тараканов доить станешь…

Народу за круглым столом собралось немало: сами хозяева да знакомых эмигрантов разного обличья человек шесть — сошлись воскресный вечер в тишине и мирной беседе скоротать.

Даму не трогали. О большевиках ни слова. И надоели они, как бессменная дохлая собака под столом, и приезжую гостью не хотелось в ложное положение ставить. Ей ведь возвращаться, стало быть, красный замок на губах не очень-то разомкнешь.

Но на безобидно «аполитичном» вопросе все сорвалось. Добродушный сосед придвинул даме варенье и спросил:

— Давно вы в Париже?

— С неделю.