Вера Булич - Чужая весна

Подобны размеренным строфам
Упругих рессор колыхания.
…Мы едем в обитой штофом
Шкатулке воспоминания.

И призраков веет над нами
Дыхание нафталинное.
Мы едем с чужими снами
В путешествие длинное.

И видится многое, многое,
Чего уже нет на свете,
Что только приснилось дорогою
В старомодной карете.

В вечерний час воспоминаний,
В час воскрешения теней
Я вижу Петербург в тумане
И в одуванчиках огней.
Студеной мглой, сырой и липкой,
Проспекта даль заграждена.
В Неве угрюмой ходит зыбко
В разводах нефтяных волна.
Прохожие скользят, как тени,
В белесой дымке фонари,
Неясны облики строений,
А улицы — как пустыри.
И тайной жуткою и вещей
Пронизан город. Мгла живет
И смутным страхом в душу плещет,
Таясь под сводами ворот.

Я вижу город мой зимою
В тот дымный, сумеречный час,
Когда над снежною Невою
Закат морозный не погас.
Еще на окнах розовеет
Последний блик его лучей,
Но раскрывают бледный веер
Огни высоких фонарей.
Густеет сумрак дымно-синий.
В мороз походка так легка.
И серебрит холодный иней
Пушистый мех воротника.
Скрипят, раскатываясь, сани
На Николаевском мосту.
О, час предчувствий, ожиданий
И претворения в мечту…

А белой ночью силуэты
Церквей на фоне облаков,
Зеленоватые отсветы
На стеклах дремлющих домов,
И сфинксов разлученных пара,
Скрестивших неподвижный взгляд.
По гладким плитам тротуара
Шаги отчетливо звучат.
У биржи, над волною сонной
Застыли тени кораблей;
На мачте огонек зеленый
И четкий переплет снастей.
И сердце ранят болью новой
С Невы далекие свистки.
Зовет куда-то жизнь. И зовы
Полны пронзительной тоски.
А из ночного переулка
Незримой близостью томит,
Стихая медленно и гулко,
Звенящий, дробный стук копыт.

Но память горько сохранила
Мне Петербург последних дней,
Когда его угасла сила.
Угрюмый город без огней,
Застывший, тусклый, обреченный,
Тревожным сном отягощен,
Расхищенный, опустошенный,
Встает перед глазами он.
Дома снесенные, заборы,
Разобранные на дрова,
И — знак забвенья и позора —
На пыльной мостовой трава.
А по ночам тяжелый грохот
Несущихся грузовиков,
И чей-то вскрик, и чей-то хохот,
И стук солдатских каблуков.
……………………………………….
Заволокло свинцовым дымом,
Железным обвело кольцом —
И стал он сном неповторимым,
Мой Петербург, мой дальний дом.

Под луной, под луной
Серебристой толпой
Мы несемся, как дым,
Словно птицы, летим,
Мы летим и поем,
Задевая крылом
Ясных звезд серебро,
И роняем перо
На родные снега,
На земные луга.
В таинственной млечности легких одежд,
В загробной прозрачности теней ночных
Мы — вольные призраки грез и надежд
В исканье просторов иных.
Под музыку ночи, под пенье ветров
К далеким созвездьям свершаем наш путь.
Мы — лунные лики ночных облаков,
И нас не догнать, не вернуть.
Под луной, под луной
Наш стремительный рой,
Словно радужный дым.
Мы несемся, летим,
Мы летим и поем
И в безбрежность зовем.
Не вернуть, не догнать
Серебристую рать.
Наш сияющий лик —
Только миг.

Влюбленно подойти к нетронутому снегу,
На месте замереть и взглядом даль обнять.
Вздохнуть — и волю дать размеренному бегу,
Прорезать лыжами синеющую гладь.

Чтобы остался след, прямой, глубокий, четкий,
Мой утвержденный след стремления во мгле.
И в этот ясный час, блаженный и короткий,
Быть первой, быть одной на девственной земле.

Пролетают мимо окон
Легкие снежинки.
Реют в сердце — о далеком —
Думы-невидимки.

В жаркой печке рдеют угли —
Россыпь огневая.
Отблеск розовато-смуглый
На полу играет.

В окна сумрак входит ранний
С тишиной, уютом.
Мерно маятник чеканит
Беглые минуты.

От горячей печки томно,
Разгорелись щеки.
…Друг мой, помнишь ли, как помню,
Свет и жар далекий?..

Отвечаю ему негромко я
И пугаюсь теперь наших встреч.
Мое счастье такое ломкое,
Что, я знаю, его не сберечь.

Прячу в сердце мечты и улыбки я
И стараюсь себя превозмочь.
Мое счастье, как тени зыбкие,
Что бросает белая ночь.

Можно ль стать мне еще смиреннее?
Что в себе я еще подавлю?
Не смотрю я на небо весеннее
И ему не шепчу: люблю.

Только знаю. Придет он, наклонится,
От лица отведет ладонь —
И опять до утра бессонница,
И опять на душе огонь.

Сказать ему: — ты измучил!
Будет так мало.
Может быть, это и лучше,
Что я ничего не сказала.

Дала целовать свои руки,
Смотрела и улыбалась.
Стерплю и горечь, и муки,
Только не жалость.

А день уже падал к ночи,
Последний день, небывалый.
Завтра скажу я устало:
— Праздник окончен.

…И тихо подошел последний вечер.
Старинные часы пробили шесть,
Взметнули трепетное пламя свечи,
И звезды в окна кинули мне весть.

Безмолвный вечер стал у белой двери.
Упала длительная тишина.
А сердце жадное мое не верит,
Что грань предельная уже видна.

Ах, Тот, кто сотворил цветы и звезды,
Озолотил сияньем солнца даль,
Другим все солнечное счастье роздал
И мне оставил темную печаль.

Часы стучат, как сердце, неуемно,
И гулкий маятник все близит срок.
А в глубине пустых вечерних комнат
Разлуки тень ложится на порог.

Чуть золотится лампада,
Лучика тянется нить.
Знаешь, мне больше не надо
Бога о счастье просить.

Ночью вчера не спала я
После молитвы моей.
Вдруг чья-то тень голубая
Вышла из лунных дверей.

Ангел мой тихий и верный,
Взявший молитву мою,
С мукой моею безмерной
Только что был в раю.

Ангел вернулся не светел
С тяжкой моею мольбой.
Бог ему грустно ответил:
— Отдано счастье другой.

Когда лицо мое застынет
В улыбке мертвой навсегда,
В окно, сквозь занавеси кинет
Свой тонкий луч моя звезда.