Александр Етоев - Книгоедство. Выбранные места из книжной истории всех времен, планет и народов

Лучшим из последних исторических сочинений о веке Екатерины я считаю роман В. Аксенова «Вольтерьянцы и вольтерьянки». Правда, он не совсем исторический — роман скорее принадлежит к жанру альтернативной истории, в нем фантастики (впрочем, как всегда у Аксенова) хоть отбавляй, чего стоят хотя бы уходы персонажей в «спокойное настоящее», когда топор палача уже касается шеи положительного героя, а он — шасть — и сидит себе спокойно в каком-нибудь параллельном мире и поплевывает на себя другого, чья головушка в этот момент прощается с грешным телом.

Водорасты — это не пидорасты. Это такие инопланетные существа, которые заматывают в себя чужую энергию, как в кинофильме «Джентльмены удачи» заматывают в ковер Доцента―Леонова и как аналогично в фильме «Приключения Шурика» заматывают в обои артиста Смирнова. Короче, они очень плохие, чем в корне отличаются от других инопланетных существ, хвостонуев, которые дружественные и хорошие, а еще они придумали пиво и научили разумных обитателей космоса его пить. Водорасты же придумали разбавлять пиво водой, чем вызвали во Вселенной разброд и смуту. Писательский дуэт Белобров―Попов рассказывают нам трагический случай, когда обыкновенный московский житель отправился по осени по грибы, а в результате стал жертвой коварных водорастов и попал сначала в милицию, а затем в дурдом.

Белобров и Попов хороши на малых дистанциях. Первая их печатная книжка «Арап Петра Великого — 2», маленькая повесть с картинками, просто великолепна. Потом был пародийный роман «Красный бубен», бесконечная история шайки вампиров, терроризирующих население маленькой тамбовской деревни. Читать роман устаешь, после нескольких десятков страниц веселье перерастает в скуку, и я думаю, что редкий читатель добирался до середины его течения.

«Уловка водорастов» — возвращение писателей к малой форме, и возвращение удачное. Лакированная кобылка кича, умело понукаемая авторами, весело подмигивает читателю то призраком утопленницы Муму, то личиком королевы космического секса Татьяны Николаевны Рукавишниковой, а то и откровенным оскалом какого-нибудь очередного вампира, объявившегося на пляже в Крыму.

Картонные масскультовые сюжеты умело препарируются авторами, и незаметно как-то так получается, что смех переходит в слезы, пародия делается трагедией, а газон с искусственными цветами превращается в настоящий луг. И главное — незаметен шов, граница этого превращения.

Конечно — это литература, а не подделка, как скажут некоторые. А название — ну что же название? Ничем не хуже какого-нибудь «Прощания с телом», «Войны и мира» или «Укуса ангела».

Михаил Ромм о своей работе и жизни сказал так: «Я — человек очень редкой профессии, я — кинорежиссер. Профессия эта необыкновенно занимательна. Она очень трудная, но необыкновенно разнообразна и, следовательно, водит человека по очень забавным, странным и необычным тропкам. И на этих тропках встречаются забавные и необычные явления. Как бы ни казались эти явления иногда незаметными, маленькими, но в них, как в капле воды, отражается наша жизнь, отражается время».

О хождениях по жизненным тропкам и о необыкновенных встречах, на них случавшихся, и рассказывает эта очень живая книга.

Чтобы дать о ней представление, вкратце перескажу рассказ Ромма о том, как показывали в 1949 году его фильм «Ленин в Октябре». Были юбилейные ленинские дни, и в Большом театре по этому случаю готовился праздничный концерт для правительства и избранных почетных гостей. Когда Сталину дали на одобрение программу концерта, он предложил во втором отделении заменить чтение стихов Маяковского и фрагменты из балета «Пламя Парижа» на какое-нибудь кино про Ленина. А раз про Ленина, то, значит, «Ленин в Октябре», и поэтому срочно вызывают режиссера Ромма в сопровождении министра Большакова и председателя Комитета по делам искусств Храпченко к генералу МГБ Власику, отвечавшему за безопасность Сталина. Тот дает установку, что, мол, фильм нужно сократить до 40 минут и в типографии перепечатать программу будущего концерта. «А как назовем? — спрашивает Большаков. — Фрагменты или, значит, отрывки?» — «Фрагменты… — издевательски отвечает Власик. — Кто это поймет эти твои „фрагменты“? Кто там будет сидеть-то? Секретари райкомов будут сидеть. Что они, понимают, что такое фрагменты?» Короче, разобрались с «фрагментами», и уже все собираются расходиться, как Ромм вспоминает, что у него нет билета на концерт. Большаков говорит, что все билеты уже распределены, лишних нет. Тогда Власик достает из кармана билет с печатью «Служебный» и передает Ромму.

В нужный день Ромм приходит в Большой театр, опаздывает, дает билет капельдинеру, спрашивает: «Где тут ложа номер такой-то?» — «Это вам к товарищу полковнику», — отвечает тот и направляет к соответствующему лицу в погонах МГБ. Полковник тщательно Ромма осматривает, особенно приглядываясь к заднему карману брюк. Затем говорит: «Молодец. Хорошо. Твоя ложа № 13. Сядешь на свободное место. Рядом будет сидеть академик в шапочке. Твой объект». Только тут до Ромма дошло, что с билетом от генерала Власика его приняли за секретного агента, который должен вести наблюдение над древним старичком-академиком в ермолке и с трясущимися руками. В том смысле, что ежели академик задумает стрелять в товарища Сталина, то он, Ромм, должен опередить убийцу и задушить его собственными руками. А похвалил его полковник за то, что пистолета у агента не видно, ордена и Сталинские премии настоящие, костюм пошит хорошо, и сам агент нисколько не похож на агента.

В Китае Гумилев не был. Был в Африке, был в Европе, а до Китая не смог добраться. И так ему за это было обидно, что он взял однажды в руки перо и написал про Китай книжку. Называется она «Фарфоровый павильон». Это очень интересная книжка. Я ее помню с детства. Когда мы выпиваем с друзьями где-нибудь возле озера, на природе, я всегда после третьей рюмки цитирую из нее любимые строки. Эти:

И эти:

А затем, когда выпито уже достаточно много, я подхожу к какой-нибудь незнакомой девушке и тихонько ей напеваю на ухо:

Некоторые отвечают взаимностью, большинство же смотрят на меня как на психа или маньяка и пресекают мои сексуальные домогательства отнюдь не поэтическими словами.