Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма

По мне, одинокий — это писатель, который с головой ушел в свое творчество и неустанно совершенствуется, ценой упорного труда создавая великие произведения. Он может вращаться среди людей, вести самый обыкновенный образ жизни, мириться с существующими нравами и с виду ничем не отличаться от прочих. И тем не менее он будет одиноким, если проявит себя на известном поприще, если не подчинится чужому влиянию, если в полном смысле слова осуществит свою волю, мужественно перенесет все нападки и оскорбления и выстоит один против всех.

О молодость, прежде чем высказать тебе истины, быть может, немного горькие, позволь воздать тебе хвалу и выразить, как должно, свою любовь.

Ты — радость, аромат, надежда жизни; в тебе все те возможности, что заложены в пышно расцветающем бутоне. Ты — здоровье, ты — красота, ты — счастье. Ты — начало книги, ее первая очаровательная страница, которую читают без устали; ты — заря дня, когда радостно бьется сердце; ты — творческое вдохновение, которое восхищает и представляется неиссякаемым.

Я не жалею ни о чем, кроме тебя, утраченная юность; мои желания — старые разбитые клячи, из них свежо только одно, увы, неисполнимое — возвратить тебя. Начать сызнова, быть сильным, подвижным, здоровым! Бродить без устали, пить из придорожных колодцев; чувствовать, как горячо бьется сердце, как уверенна рука; желать все переделать и все преодолеть! Заключить в свои раскрытые объятия весь мир!

Лучшие творения принадлежат тебе, о молодость, пусть они иногда и наивны и несовершенны. Не важно, что порой ты невежественна и неумела, зато ты вкладываешь в свое творчество душу твоих двадцати лет, пламя твоей искренности и страстности!

У всех писателей бывает только одно истинное и вечно живое произведение, то, в котором бьет ключом их молодая кровь. Позже можно стать даже великим человеком, но никогда уже нельзя вернуть неповторимое цветение апрельских фиалок и майских роз! Только твоя любовь хороша, у нее одной чистые глаза, свежий рот, кожа как лепесток цветка и ароматные поцелуи!

Молодость — это юная женщина, отдающаяся неуловимому зову своего тела; ее прелестная головка напоена неуловимым благоуханием, округлая шея — цвета слоновой кости; ее ясное лицо смеется, оно подобно прозрачному ключу, чистой водой которого путники мечтают без конца утолять жажду! О молодость, любить можно только тебя!

А теперь, когда я покончил со славословием и совесть моя спокойна, мы можем объясниться начистоту.

В ответ на несколько строк, которые я написал о Верлене, стремясь честно выразить мое удивление по поводу того, что современная литературная молодежь выбирает себе учителей только среди писателей-отщепенцев, непонятых и даже безвестных, мне любезно указали, что мое высказывание продиктовано бешеной ревностью, вызванной полным пренебрежением ко мне со стороны современной молодежи. А как же иначе! Эти молодые люди идут напрямик: тот, кто подвергает сомнению их Пантеон, — непременно низкий завистник, который дрожит под дверью, скуля от неосуществимого желания — проникнуть внутрь! Если ты критикуешь наши кумиры, — значит, ты негодуешь, что не попал в их число. И вот человек виноват сразу во всех грехах: он отвратительно злобен, беспомощно завистлив, и талант его коренным образом устарел.

В конце концов вполне естественно, что я получил такую отповедь от нашей литературной молодежи. Разве мы не развратили ее своим угодничеством почти в такой же степени, как наши политиканы развращают народ? Народ правомочен забаллотировать депутатов и сенаторов — вот его и объявляют прекрасным и великим. Ему поклоняются, как всемогущему богу, ползают перед ним на коленях, — лишь бы он не лишил политиканов своей милости, не разбил бы их карьеру! Те же самые причины ставят на колени перед молодежью нас, стариков, снедаемых жаждой влиять на умы последующих поколений и удостоиться посмертной славы. Ведь молодость — начало того будущего, которое мы тщимся завоевать; расчет прост — нам надо перетянуть на свою сторону, всячески умаслить ее, чтобы она потом внесла нас на своих мощных плечах в вечность.

И молодежь сразу же почувствовала свою силу, когда увидела, как старшие с остервенением оспаривают друг у друга ее расположение. Не для кого ведь не тайна, что последние годы все наперегонки старались притянуть к себе молодежь, припрячь ее, как пристяжную, к своим идеям, к своей судьбе, чтобы быстрее мчаться вперед. Разве я сам, председательствуя на банкете Всеобщей ассоциации студентов, не призывал молодое поколение к труду, уподобляясь доброму ювелиру г-ну Жоссу? [16] В комедии Мольера «Влюбленный лекарь» (действие 1, сцена 1) ювелир господин Жосс предлагает в качестве панацеи от всех болезней покупать драгоценные украшения. И вот результат — как и всякая особа, окруженная толпой восторженных искателей, осыпающих ее комплиментами, восхваляющих ее на все лады, молодежь вошла во вкус этой игры, возомнила себя весьма значительной фигурой, стала ценить на вес золота малейшие знаки своего внимания, решила, что обладает властью создавать репутации и раздавать их, как наши девушки конца века раздают поклонникам на память свои старые перчатки.

Так вот! Надо посбить спесь с нашей молодежи, чтобы она не воображала о себе больше, чем нужно. Все дело в том, что поколение писателей, следующее за большим писателем, роковым образом становится его соперником, его непримиримым врагом. Факты постоянно подтверждают эту истину. Литература — это тоже борьба за жизнь; каждый вновь вступающий должен расчистить себе место, если он добивается господства, — он хватает за горло старших. Разве не наблюдаем мы последние десять лет жестокую борьбу между неоидеалистами и теми, которых, неизвестно почему, называют натуралистами? А все оттого, что молодые литераторы встретили преграду на своем пути, а пройти хотят во что бы то ни стало! Хотят найти свой особый путь в литературе, даже рискуя безвозвратно заблудиться. Вот и приходишь к неожиданному выводу, что именно тот, кого не отрицало и на кого не нападало молодое поколение, не является ни сильной личностью, ни ярким талантом, достойным, как это приписывает ему молодежь, завершить век.

Вот что ограничивает Пантеон нашей молодежи; она включает в него, по естественному отбору, только тех писателей, которые не могут ей помешать. Неплохо было бы молодежи подумать об этом, прежде чем утверждать, что старики задыхаются в своем уголку от злобы, когда она открыто не признает их своими учителями.

А кто вам сказал, молодые люди, что мы рвемся быть вашими наставниками? И вовсе не потому, что вы лишены таланта и не слишком велика была бы честь вести вас в атаку на нашу старость. Но, право, можно мыслить иначе, чем вы, и не быть такими полными дураками, какими вы нас считаете. Разумеется, я не собираюсь «забрать всех в свою лодку», как говаривал мой друг Доде. Я лично предпочитаю порвать с вами, порвать окончательно и навсегда. Берите в руки меч, и порвем, молодые люди, порвем бесповоротно.