Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма

Вот и появился господин, который в связи с «Римом» обвинил меня в плагиате. [22] В этой статье, не называя имени, Золя намекает на Гастона Дешана (1861–1931), литератора и журналиста, который в то время состоял литературным критиком в газете «Тан» и выступал против Золя; позднее сделался депутатом парламента. Я ожидал этого господина, это было неизбежно. Зачем его называть? Он — воплощение зависти и бессилия, заурядный писака, которому мешают сильные, библиотечная крыса, которая хочет истребить книги плодовитых авторов. Не явись он, явился бы другой. Он сама недобросовестность и глупость. Пусть же он пребывает в безвестности.

Ах, какое это удовольствие — причинять вред, оплевывать произведение, с наслаждением пачкать его! Думать: «Ты знаменит, твои книги раскупают, и я тебя не выношу! Я стану тебя грязнить, и какой же каннибальский танец я спляшу, если ты подохнешь с досады!» Он не имеет ничего общего с мыслителем или художником, впавшим в заблуждение, нет, он копается в романе грязными руками, как тупоумный педант, изучающий паразитов, что гнездятся в львиной гриве! Он задумал стать убийцей, он пользуется случаем, ловит момент, он прячется за деревом у большой дороги литературы и ожидает своего врага, намереваясь всадить ему отравленный нож в спину и уложить на месте.

Вот какую красивую роль играет этот господин! К счастью, при всем его человекоубийственном пыле наносимые им раны служат к чести и приносят здоровье мужественному труженику. Убивайте же, убивайте, бессильные завистники! Этим вы только поддерживаете в нас бодрость и ясность духа!

Сей весьма начитанный господин, принадлежащий к разряду всезнаек, сделал, видите ли, блестящее открытие, что я прочел одну монографию о Ватикане, сделал оттуда выписки и воспользовался ими, когда писал «Рим».

Речь идет о весьма нарядном и весьма увесистом томе, выпущенном к Новому году издательством Фирмен-Дидо. Вот его точное название: «Ватикан, папы и цивилизация». Это коллективный труд, предисловие написано кардиналом Бурре, послесловие — г-ном Мельхиором де Вогюэ. Там имеются два превосходных исследования г-на Жоржа Гуайо — об истории папства и о центральном церковном управлении, затем интересная статья г-на Андре Перате об отношении пап к искусству и, наконец, весьма содержательный очерк г-на Поля Фабра о Ватиканской библиотеке. Все эти господа в свое время были воспитанниками нашей Римской школы, [23] Имеется в виду французская Археологическая школа в Риме, размещавшаяся с 1875 года во дворце Фарнезе. Там проходили двухлетний курс усовершенствования шесть лучших выпускников парижских учебных заведений: Нормальной школы, Архивно-палеографической школы. и издатель, задумавший выпустить роскошную книгу для широкой публики, хорошо сделал, обратившись именно к ним. Добавлю, что в книге прекрасные гравюры, некоторые из них даже цветные; это великолепное подарочное издание, которое, конечно, будут получать наши лицеисты в награду за успехи.

Истинная правда, я очень внимательно прочел историю папства в блестящем, весьма сжатом изложении г-на Гуайо. Но если наш господин думает, что я использовал также статью того же автора о церковном управлении и статью г-на Перате об отношении пап к искусству, то он ошибается; я ознакомился с еще более ценными исследованиями об этих предметах и далее упомяну о них. Но меня вполне устраивает очерк г-на Гуайо по истории папства, весьма краткий и вместе с тем написанный с исчерпывающей полнотой, и я остановился на нем, перелистав ряд других трудов, не отличавшихся его достоинствами.

Итак, мне придется еще раз рассказать о своем творческом методе. Я поставлю вопрос шире, речь пойдет не обо мне, но о романисте вообще, который, подобно мне, хочет все видеть и все сказать. Перед ним — широкий мир, нет такой темы, которой он не мог бы затронуть, поэтому ему придется заниматься философией, историей, наукой, познакомиться со всели ремеслами, изучить все профессии. Я считаю, что автор современного романа должен обладать универсальными познаниями. Разумеется, если он ставит себе грандиозную задачу — изобразить в серии романов современное человечество, то он тем самым берет на себя исключительно тяжелые обязанности; но должен же он иметь и некоторые права, права, которые признает за ним здравый смысл и которые облегчат ему труд. Эти права романиста я сегодня вновь властно провозглашаю.

Могу сказать, что начиная с первого написанного мною романа до настоящего дня мой метод остается все тем же. Я допускаю три источника информации: книги, дающие мне знание прошлого, свидетелей, которые сообщают мне в письменной форме или в беседе все, что они видели, что им известно, и, наконец, мои личные, непосредственные наблюдения, то, что можно увидеть, услышать и почувствовать самому. Всякий раз, собираясь писать роман, я обкладываюсь целой кучей книг по интересующему меня вопросу, я расспрашиваю всех компетентных лиц, к каким только имею доступ, я путешествую, я знакомлюсь со страной, с людьми и нравами. Если существует четвертый источник информации, пусть мне его укажут, и я побегу черпать из него.

Кажется, это вполне понятно и естественно! Разве можно требовать, чтобы я знал все на свете? Как романист я вовсе не обязан все знать; дальше я скажу, в чем действительно состоят мои обязанности. Поэтому, когда я приступаю к новой теме, мне остается только ее изучать, приобретать специальные познания, без которых я не могу ее развить. И, повторяю, вовсе не нужно быть ученым, делать открытия, оперировать установленными истинами, надо просто знать ту или иную среду, чтобы строить свои собственные гипотезы.

Можете себе представить, какие кипы материалов пришлось мне переворошить, с тех пор как я написал первую книгу из серии «Ругон-Маккаров»! И разве можно требовать, чтобы я все придумывал сам и не пользовался никакими источниками, осуществляя такой грандиозный замысел?

Собирая исторический материал для «Карьеры Ругонов», я обратился к труду Тено, посвященному трагическим событиям, имевшим место в декабре 1851 года в департаменте Вар; помнится, Жюль Ферри сообщил мне данные, которые были мне необходимы, чтобы показать в «Добыче», как преобразился Париж при бароне Османне. У Максима дю Кана я почерпнул немало полезных сведений, когда писал «Чрево Парижа»; но этого было недостаточно, и мне пришлось самому рыться в бумагах различных учреждений. А для романа «Проступок аббата Муре» мне пришлось серьезно заниматься испанскими мистиками, ежедневно иметь дело с требником деревенского кюре, досконально изучать церковную службу, вникая в латинские книги, которые я доставал с величайшим трудом!