Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма

И я советую невинному с презрительным спокойствием не замечать жестоких оскорблений, градом сыплющихся на него. Он столь велик, столь недосягаем, что не должен более страдать от них. Пусть же рука об руку с вами он вновь вкусит радость жизни под ярким солнцем, вдали от беснующейся толпы, и внемлет лишь хору участливых голосов, долетающих к нему со всех концов света. Да пребудет мир с мучеником, столь чуждающимся в отдохновении, и да обрящет он в тихом убежище, где Вы станете любить его и врачевать его раны, лишь нежную ласку людских сердец и природы.

Мы же, сударыня, продолжим борьбу и завтра будем сражаться за правосудие с той же непреклонной волей, что и вчера. Мы должны добиться оправдания невиновного, и не столько ради него самого, — слава его и без того велика, — сколько ради восстановления доброго имени Франции, которой столь непомерное беззаконие грозит неминуемой гибелью. Добиться отмены постыдного приговора, смыть позорное пятно, очернившее Францию в глазах народов, — вот к чему неустанно, каждочасно мы будем направлять наши усилия. Великая страна не может существовать без правосудия, и Франция дотоле будет погружена в уныние, доколе не будет смыта скверна, след от пощечины, нанесенной ее верховному институту права, доколе не будет исправлен вред, причиненный всем гражданам ее этим надругательством над законом. Узы, скрепляющие общество, распадаются, здание обращается в груду обломков, коль скоро исчезают гарантии, обеспечивающие соблюдение законов. Законность была попрана с такой неслыханной дерзостью, с такой вызывающей наглостью, что мы лишены даже возможности умолчать о постигшем нас бедствии, утаить наш позор, чтобы не краснеть перед соседями. Весь мир видел и слышал, а посему восстановление справедливости должно состояться на глазах всего мира и породить такой же громкий отзвук, какой вызвала сама ошибка.

Преступно намерение лишить Францию чести, преступно добиваться, чтобы все отвернулись от нее, облив ее презрением. Конечно, иностранцы съедутся на нашу Выставку, я ни разу не усомнился в том, что толпы их наводнят Париж будущим летом, точно так же, как народ стекается на ярмарочные гулянья, где ярко сияют огни и гремит музыка. Но может ли удовольствоваться этим наша гордость? Не должно ли нам столь же дорожить уважением, сколь и кошельком гостей, которые соберутся к нам со всех концов земного шара? Мы устраиваем праздничный смотр нашей промышленности, науки, искусств, мы выставляем на всеобщее обозрение плоды наших трудов в этом столетии. Но можем ли мы похвастать своим правосудием? Мне представляется нелепая, издевательская картина — Чертов остров, перевезенный по частям и собранный для показа на Марсовом поле. Не знаю, что чувствуют другие, но меня сжигает мучительный стыд, я не представляю себе, чтобы Выставка была открыта прежде, чем Франция вернет себе право называться страной справедливости. Пусть будет восстановлена репутация невинно пострадавшего, — Франция вновь обретет свое доброе имя вместе с ним.

В заключение еще раз повторяю, сударыня, что Вы можете положиться на добрых граждан, которые добились освобождения Вашего мужа и добьются восстановления его чести. Ни один не оставит поле битвы, ибо все знают, что, воюя за правосудие, воюют за страну. Брат невинного, достойный самых высоких похвал, снова подаст пример мужества и мудрости. И коли уж нам не удалось вернуть Вам любимого человека сразу и свободным, и избавленным от клеветнического обвинения, мы просим у Вас еще немного терпения, мы надеемся, что дети Ваши не намного успеют подрасти, прежде чем с имени, которое они носят, официально будет смыто позорное пятно.

В эти дни мысли мои с неизменным постоянством обращаются к Вашим дорогим детям, я представляю их себе рядом с отцом. Я знаю, как ревностно, с чуткостью поистине необыкновенной, Вы держали их в полнейшем неведении. Дети думали, что отец в отъезде; с течением времени, по мере того как ум их развивался, они становились все настойчивее, расспрашивали, требовали объяснить им, отчего так долго не возвращается отец. Что сказать им, когда мученик все еще томился в злодейской темнице, когда в невинности его была убеждена лишь небольшая горстка верующих? Представляю себе ваше отчаяние. Но вот в последние недели невинность его воссияла, как солнце, рассеяв все сомнения, и как бы мне хотелось, чтобы Вы взяли тогда детей за руку и привели их к реннской тюрьме, чтобы в их памяти навсегда запечатлелся образ отца, покидающего стены узилища во всем величии своего мужества. Вы сказали бы им, через какие страдания он прошел, сколь возвышен дух его, как самозабвенно должны любить его они, чтобы заставить его забыть людскую несправедливость. Их детские души закалились бы в этой купели мужественной добродетели.

Впрочем, и сейчас еще не поздно. Как-нибудь вечером, когда семья соберется на огонек, наслаждаясь тихим счастьем домашнего гнезда, отец усадит их себе на колени и поведает о своих страшных испытаниях. Им надо знать, чтобы чтили его, чтобы преклонялись перед ним, как он того заслуживает. Когда он кончит свою повесть, они поймут, что нет на свете героя более прославленного, нет мученика, чьи страдания более потрясли бы сердца людей. Они будут гордиться им, будут носить его имя с высоко поднятой головой, как имя бесстрашного витязя и стоика, чья чистота возвысилась до святости под ударами самой ужасной судьбы, когда-либо постигшей человека из-за жестокости и подлости людской. И когда-нибудь не сын и не дочь невинного, а дети палачей будут сгорать от стыда, всеми отверженные и презираемые.

Соблаговолите принять, сударыня, уверения в совершенном к Вам почтении.

Под этим заглавием я объединил статьи, в которых даю отповедь низким клеветникам, попытавшимся очернить память моего отца. Статьи эти приобщаются к делу Дрейфуса, ибо, в сущности, хотели опорочить не меня и моего отца, но в моем лице правдолюбца, несущего светоч истины, дабы рассеять мрак.

Конечно, помещенных здесь очерков далеко не достаточно, и я намереваюсь написать целую книгу, в которой достойно прославлю моего отца. Эту мысль я вынашиваю уже давно. Но в мои преклонные лета, когда в голове роятся и не дают покоя замыслы еще не написанных книг, меня охватывает порой опасение, что я не успею осуществить самые заветные свои мечты. Ну, что ж, останутся эти статьи и, по крайней мере, скажут главное, если мне не суждено будет их дополнить.

Первая статья, «Мой отец», появилась в «Орор» 28 мая 1898 года, как только посыпалась грязная брань. Три другие, помещенные здесь под общим заглавием «Франсуа Золя», были также напечатаны в «Орор», первая 23 января 1900 года, вторая 24 января и последняя 31 января. В них приводятся факты и даты, позволяющие последовательно, с начала до конца, проследить ход судебного дела и разобраться в нем. Скажу лишь, что господин, который позволил себе оскорбительные выпады против моего отца [47] Имеется в виду опубликованный в газете «Пти журналь» 23 мая 1898 года памфлет Эрнеста Жюде, ярого националиста, постоянного сотрудника этой газеты. и которого я обвинил в подлоге, привлек меня к суду за клевету и что 30 января меня оправдали, осудив тем самым клеветников и хулителей.