Михаил Семевский - Прогулка в Тригорское

…Со смехом и шутками садилась наша веселая, молодая компания на поданные нам экипажи: на какую-то особую линейку, долгушу, уселось человек восемь: тут была и влюбленная чета, барон С. В. с бар. С. М. С, и мисс С. с очаровательными глазками, которые всю нашу молодежь сводили с ума, здесь же была и «Lа belle Hélène», тут… для чего же, однако, любезнейший читатель, вздумал я перечислять всех тех прекрасных особ, которые уселись на фараоновскую долгушу (шутники уверяют, что на этаких долгушах Фараон, царь египетский, преследуя израильтян, выкупался в Черном море); к чему вас и знакомить с этими очаровательными особами?.. Разве к тому только, чтоб убедить вас, что и пишущий эти строки всею душою стремился занять местечко именно на этой же долгуше и нужен был какой-нибудь особенный случай, чтоб разом, так сказать, осадить его мечтания и дать им совершенно другое направление… Да, и «случай случился». К подъезду была подана высокая, прочная, несколько старомодная коляска. «Это коляска поэта Пушкина», сказали мне уважаемые хозяева радушного, незабвенного для меня села Голубова [1] Село это, принадлежащее барону Б. А. Вревскому, находится в Псковской губернии, в 40 верстах от уездного города Острова и близ погоста (в старину пригорода) Врева. , из которого наше общество и отправлялось в увеселительную прогулку [2] Пушкинские места Псковской губернии — Михайловское, Тригорское, Голубово, Святые Горы — привлекали к себе внимание пушкинистов и журналистов: их начали посещать еще с конца 1840-х годов. Паломничество в эти края продолжается вплоть до наших дней, причем особенно усиливаются они в юбилейные годы: так, в 1899 г. (столетие рождения поэта), 1927 г. (90-летие со дня его смерти) туда отправлялись целые экскурсии с целью непосредственного знакомства с краем, в котором проживал поэт. Посещения этих мест пушкинистами — М.И. Семевским, Л. Н. Майковым, Б. Л. Модзалевским, М.Л. Гофманом, главным образом, связывалось с разысканием каких-нибудь вещественных памятников, касающихся пребывания Пушкина в этих местах или с собиранием местных воспоминаний, преданий и слухов, связанных с личностью поэта. …

— Да, — подтвердил сопутник мой Алексей Николаевич Вульф: — это коляска Пушкина, он ее купил в 1830 годах у лучшего в то время мастера, ездил в ней, а затем, после смерти поэта, я купил коляску у вдовы его…

Я чуть было не снял шляпу пред этой поэтически-археологическою достопамятностью и с полным доверием влез в этот экипаж. Да и как было не поспешить занять местечко «в коляске поэта», когда сопутником моим был Алексей Николаевич Вульф, тот самый Вульф, лихой дерптский студент, потом не менее удалой гусар, сердечным, неизменным, наивернейшим другом которого был поэт Языков [3] С поэтом Н. М. Языковым (4 марта 1803 г. + 1845 г.) А.Н. Вульф подружился еще в 1823 году в Дерптском университете, в котором они были однокурсниками. С уверенностью можно сказать, что эта дружба, а также жизнь Языкова в Тригорском с Пушкиным и семьей А. Н. Вульфа, вдохновили его на создание лучших стихотворений его: «А. С. Пушкину», «Тригорское», «П. А. Осиповой», «К няне А.С.Пушкина», «Евпраксии Николаевне Вульф», — Ниже М.И. Семевский указывает, что А. Н. Вульфу посвящено 11 языковских стихотворений; в другой же своей статье («H. M. Языков. Новые стихи его и письма», «Русский Архив» 1867 г., стр. 717) Семевский пишет, что «Вульфу посвящено до 12 посланий Языкова». Между тем, до наших дней дошло только 7 стихотворений поэта, обращенных к Вульфу: «Скажу-ль тебе…» (1825), «Мой друг, учи меня рубиться…» (1826), «Поверь, товарищ…» (1827), «Теперь я в Камби» (1827), «Помнишь ли, мой друг застольный» (1828), «Прощай, неси…» (1828) и «Прошли младые наши года…» (1833); стихотворение — «Нам было весело, друзья…» (1826) обращено к А.Н. Вульфу, А.Н. Тютчеву и П.Н. Шепелеву. — тот самый Вульф, которого приятелем был Пушкин, тот самый Вульф, наконец, которому принадлежит знаменитое Тригорское, воспетое и в стихах и в прозе, этот достославный приют, под сенью которого нашли столько вдохновения, столько поэтического огня музы наших знаменитых поэтов! Я, кажется, впадаю в некоторый пафос? Да простит мне «благоразумный читатель». Что делать! Я, увы, не могу согласиться с теми критиками, по рецепту которых следует говорить о наших литературных знаменитостях прошедшего времени — полуснисходительно, полупрезрительно; я (еще больше пускаюсь в откровенность) даже с каким-то особенным чувством уважения (чуть-чуть не сказал благоговения) обращаюсь к людям, которых эти знаменитости считали своими приятелями и друзьями. Для меня Пушкин все еще гордость, честь и краса нашего Парнаса! Об этом-то великом жреце всероссийского Парнаса у нас с А. Н. и не умолкала беседа в течение добрых двух часов, которые мы употребили на проезд 16 верст, отделяющих Тригорское от Голубова… Ниже я приведу если не все, то многое, что слышал от Алексея Николаевича о его друзьях — Пушкине и Языкове; теперь же позвольте мне полюбоваться на самое Тригорское.

Переплыв на пароме извилистую, неширокую реку Сороть — близ сельца Дериглазова — мы пошли пешком. Под словом мы — разумею только себя с Алексеем Николаевием и одну, весьма еще юную, тем не менее с весьма выразительным личиком, особу, которая также ехала с нами в коляске поэта; до авангарда нашего мне уже не было никакого дела; я весь превратился в слух, внимая рассказам Алексея Николаевича, и смотрел на дивную, очаровательную картину, открывшуюся предо мною… Над зелеными, низменными лугами, орошаемыми Соротью, поднимаются три обрывистые горы, пересеченные глубокими оврагами. Крутые скаты возвышенностей покрыты кустами и зеленью; там и здесь бегут вверх извилистые тропинки. На самом верху двух гор возвышаются две церкви; от них влево тянется ряд строений: этот, ныне довольно большой погост Воронич, некогда знаменитый пригород псковской державы. По преданию, пригород был так велик и так густо населен, что в нем было до 70 церквей. Дома жителей покрывали не только среднюю (собственно нынешнее городище), но и левую гору, где ныне погост, а также и низменные луга, расстилающиеся у подошвы гор. На лугах этих до сих пор видны ямы, попадаются камни и вообще видны следы бывших здесь в старину построек. Что же касается до населенности пригорода, то о ней можно судить уже по тому, что население это могло выдержать две осады грозного князя литовского Витовта, во время его вторжений в псковскую землю.