Владимир Стасов - На выставках в Москве (1882)

Кроме конюшен и манежа, мне еще показались красивыми, из отдельных павильонов, киоски с колоколами гг. Финляндского и Оловянишникова. Они сквозные, на высоких всходах ступеньками, и сверх их крайних столбов воздвигаются очень оригинальные крыши — у г. Финляндского в русском стиле, у г. Оловянишникова в каком-то фантастическом, немного похожем на индийский, с взвивающимся кверху острием. Недурен яркий цветной павильон от мельницы г. Гуревича в Одессе, с резными петухами, расписными бревнами, карнизами, кубышками и ставнями; оригинально и художественно красиво сложен, весь из глыб каменного угля, павильон в левой стороне выставки, недалеко от большого ресторана; наконец, нехуды павильоны гг. Абрикосова (конфеты и другие кондитерские изделия) и Ланина (фруктовые воды). Но, вообще говоря, отдельных павильонов мало.

1882 г.

«НА ВЫСТАВКАХ В МОСКВЕ». Статья впервые была опубликована в 1882 году («Голос», 30 июня, № 174).

Написана по поводу Всероссийской промышленно-художественной выставки, которая была организована в Москве в 1882 году. Восторженная оценка этой выставки — «одна из самых блестящих… какие мне случалось видеть», — вызвана рядом обстоятельств, и прежде всего тем, что на ней было представлено большое разнообразие изделий художественной промышленности. На выставке было уделено должное внимание и народному творчеству, что особенно отмечается Стасовым как положительное явление, характеризующее эту выставку по сравнению с предыдущими с лучшей стороны. Стасов любил прикладное искусство, придавал ему большое значение в жизни, в быту, упорно и настойчиво изучал его. Недооценка народного творчества, барское пренебрежение к произведениям прикладного искусства, созданным руками простых людей, всегда вызывали у Стасова возмущение. Так, в обзоре петербургской выставки 1870 года, которая была организована в Соляном городке, Стасов, отмечая обилие образцов мануфактурных и промышленных товаров, начиная от пеньки, канатов, веревок и кончая продукцией завода Путилова, «обуховскими пушками, ядрами, лафетами», останавливает внимание читателя на русских народных изделиях, «произведенных крестьянами по собственной их затее, без всяких рисунков и… без всяких почти инструментов». Заявив тогда, что этого рода произведений было на выставке недостаточно, Стасов обрушился на тех, кто недооценивает «народные, в высшей степени самобытные создания». «Всегда есть очень много людей, смотрящих на национальные изделия подобного рода с крайним пренебрежением — прямое следствие невежества и тупого полузнания», — писал в этой статье Стасов. Человек «с неискалеченным художественным вкусом», — заявляет Стасов, — не может не понимать «оригинальность и своеобразное изящество этих созданий народного духа», «не может не любоваться на них и не ценить их». Следует подчеркнуть, что Стасов высоко оценивает произведения самобытного творчества всех народов, «будь они не только русские, но какие угодно: немецкие, французские, финские, калмыцкие». «Я всегда буду радоваться всему новому и прекрасному, — писал он в этой статье, — где бы с ним ни повстречался… ничуть не справляясь с премудрой табелью о рангах» («Художественные заметки о выставке» — «С.-Петербургские ведомости», 1870, 21, 23 и 26 мая и 20 июня).

Отмечая, что произведений народного искусства на выставках 1870 года в Соляном городке и Политехнической 1872 года было все же явно недостаточно, Стасов требовал: «… коль скоро дело идет о всероссийской выставке, то не след посылать туда только бархат, зеркала, да золотое шитье, нужные одной маленькой кучке людей… речь идет тут не о том, что кажется всего галантерейнее и милее избалованным барским глазам, а о том, что в самом деле наше, что национально» («Художественные заметки о политехнической выставке в Москве». — «С.-Петербургские ведомости», 1872, 15 августа и 13 и 21 сентября). С большим ожесточением Стасов обрушился на пренебрежительное отношение к произведениям народного творчества и в своей статье «Наши итоги на всемирной выставке» (1878, см. т. 1), где также этот раздел русского искусства был слабо представлен.

Но статья Стасова «На выставках в Москве» знаменательна не только тем, что она согрета горячей любовью к народному творчеству, к «мужицким» произведениям, которые делаются «в темной избе», руками людей, «весь век проходивших в бедной рубахе или сарафане», любовью к той народной массе, которая несмотря на вековой гнет и насилие сумела в себе воспитать высокое эстетическое чувство. Демократ-просветитель искренне радовался тому, что эта выставка в Москве была оживлена притоками народной массы, что «на выставку нынче ходит сам народ — мужики, бабы, солдаты, фабричные», что эта народная масса сама и по-своему разбирается в многочисленных экспонатах, давая им свою народную оценку. Стасов прислушивается к толкам массы на выставке, желая заглянуть вперед на несколько десятков лет и понять, «что ему (народу) тогда будет нравиться и чего он будет не выносить и выбрасывать за борт?» «Туда бы, на собрание этой многотысячной толпы! — восклицал Репин, прочитав эту статью Стасова. — Вскочить на стол и сказать громко, откровенно, во всеуслышание: „Долго ли вам еще прозябать в невежестве, рабстве и безысходной бедности!..“ А между тем, — с грустью констатирует Репин, — вместо живого слова, им (народу) раздают бесплатно нелепейшие брошюры, озаглавленные: „Истинная радость!“, „Застигнутые врасплох!“ и т. п. Какие эффектные заглавия и какой дребеденью наполнены!!» (III, 76). В последних словах Репина речь идет о брошюрах религиозно-нравственного содержания.

1882