Зоя Османова - Мирзо Турсун-заде (очерк творчества)

Еще в двадцатые годы Пайрав Сулаймони говорил, противопоставляя устремления империалистических держав и молодой страны социализма: «Мы хотим открыть для народов земли по-новому яркий мир…» [3] Пайрав Сулаймони . Избранное, стр. 58. . К тому времени, когда Турсун-заде написал свои индийские стихи, этот новый, яркий и справедливый мир был не только «открыт», но и отвоеван. Он устоял перед тяжкими испытаниями, выдержал многочисленные натиски врагов и стал великой опорой народов, борющихся за национальную и социальную свободу на всем земном шаре. Турсун-заде — живому свидетелю грандиозных событий суждено было отразить и запечатлеть их в своих произведениях. Своим пафосом, своим содержанием они были созвучны голосам молодых литераторов Азии и Африки, отвечали на животрепещущие вопросы, возникавшие в их произведениях, помогая бороться, различать врагов, указывая единственно верный и проверенный путь к свободе.

Когда читаешь, например, стихотворения мозамбикского поэта Лилинью Микайи, кажется, что именно на его страстный, настойчивый призыв отвечал своими произведениями Турсун-заде. Лилинью Микайя обращается к брату «из далекой страны снежных пейзажей или из края сияющих птиц южных земель», он настойчиво требует:

И Турсун-заде действительно спел на языке своего народа, на таджикском языке песню страданий угнетенных народов, ищущих пути к свободе, и был услышан ими, как были услышаны за рубежом русский поэт Николай Тихонов, узбекский писатель Шараф Рашидов и поэты Азербайджана, Украины, Белоруссии, Казахстана, своими глазами видевшие порабощенный Восток. В «Индийской балладе» Турсун-заде рассказал о тяжком унижении людей, принадлежавших к касте неприкасаемых, он поведал о жадности «заморского гостя», который

Поэт рассказал о священном для индусов величественном Ганге, как бы затаившем в волнах своих скорбь народа. Он рассказал о древнем и вечно юном очаровании индийского искусства, о покоряющей стихии танца, о силе поэзии и величии памятников архитектуры. Но нищ и бесправен был народ, их создавший.

Правда самой жизни подсказала поэту действенный и наиболее художественно верный в данном случае прием изображения — прием резкого, контрастного, многопланового противопоставления. Но если бы эти противопоставления только подчеркивали контрасты между жизнью в нашей стране и за рубежом, поэту легко было бы впасть в риторику, повторить других.

Турсун-заде обнажает противоречия самой жизни в странах зарубежного Востока: волшебно мастерство Тара-Чандри, но горька ее судьба, она и царица, и раба; великолепен висячий сад в Бомбее, но его изумительно сказочное отражение в воде разбивает американский крейсер; и весна не в состоянии оживить загубленного мертвого сада; Индия — страна чудес, роскошной природы, но тяжела доля заброшенного нуждой на чужбину афганского мальчика, вынужденного счищать пыль с сапог белых сахибов; горящие глаза изможденных тружеников и самодовольство, ленивая сытость и ничем не оправданная жестокость «власть имущих»…

Социальная тема, доминируя во всех стихотворениях этого цикла, нигде не переходит в сухую дидактику и догматизм, в пропагандистский ораторский прием именно потому, что стихи поэта пронизаны высоким гуманизмом, чувством искренней дружбы, выраженными с большим художественным тактом.

В обрамлении эффектных и красочных описаний индийских пейзажей возникает образ страдающего народа, в борьбе которого поэт видит единственный путь к будущему страны.

Поэт ищет литературные аналогии, которые бы свидетельствовали в пользу дружбы народов. Когда в стихотворении «Тара-Чандри» возникают образы таджикского поэта Бедиля (XVII в.), крупнейшего представителя так называемого индийского стиля в таджикской поэзии, и героев его поэмы «Ирфон» («Божественное познание») певца Модана и танцовщицы Комде — они воспринимаются читателем как подлинно поэтическое откровение:

В этом стихотворении бессмертным образам Бедиля посвящено всего несколько строк. Они воспринимаются как стихотворение в стихотворении, как вставная новелла, художественная функция которой состоит в том, чтобы связать прошлое с настоящим, чтобы лаконично напомнить о традиционных связях искусств народов Индии и Средней Азии. Но как бы тенью промелькнувший образ легендарной романтической любви помог Турсун-заде добиться значительного художественного, эмоционального эффекта, способствуя органической слитности публицистического и лирического начал. Лучшие стихи индийского цикла глубоко лиричны по своему образному строю, по форме, по настроению, но вместе с тем в них постоянно ощущается биение политической мысли, они обдают горячим дыханием современности, а мироощущение лирического героя находится под постоянным воздействием действительности с ее острыми противоречиями и конфликтами.

Зрение и восприятие лирического героя Турсун-заде становятся острее, а его ум восприимчивее оттого, что он смотрит на жизнь другого народа глазами советского гражданина, глазами друга, который появился в чужой стране, как «первая волна весны»: