Кац Святославович - История советской фантастики

Вячеслав не стал задерживаться в столице и возвратился на Урал. Призыва на войну 1914 года сумел избежать, в гражданской войне тоже не участвовал ни на одной стороне, умело ускользнув и от красных, и от колчаковских вербовщиков — оба раза обе полевых призывных комиссии вручали ему освобождение от службы с одной и той же, почти швейковской формулировкой: «Призыву не подлежит. Страдает врожденным слабоумием». Перед колчаковцами Курицын вдобавок еще мастерски разыграл приступ «пляски святого Витта» и получил не только право не служить в армии, но и право беспошлинно торговать всякой мелочью на городской толкучке. (Последнее, кстати, помогло ему в годы войны содержать родных — отца и младшего брата-гимназиста). Литературой Вячеслав увлекся в двадцатилетнем возрасте, отдавая предпочтение «серебряному веку»; писал стихи, последовательно пройдя через Бальмонта, Северянина, Гумилева и раннего Маяковского. В 1923 году, в пику столичному рапповскому журналу «На посту», основал свой журнал, который принципиально назвал «Пост Модерна» Вышло два номера, причем оба были заполнены одними собственными произведениями: Курицына стихами, прозой, эссеистикой. В своем журнале автор выступал, естественно, под разными псевдонимами: «Владимир Сорокин», «Михаил Эпштейн», «Игорь Преображенский» — и даже какой-то «Ролан Барт». Под именем Барта Курицын и написал несколько умопомрачительных эссе, что способствовало, в конце концов, прекращению выхода журнала в свердловском наркомпросе, чьим попечением издавался «Пост Модерна», сообразили вдруг, что журнал вовсе не «культурно-просветительный ежемесячник для молодежи», как аттестовал свое издание молодой редактор. «Дураки! Мы опережали время!» — сказал на прощание наркомпросовцам Курицын и сделал стойку на голове, после чего прозвучавшее было со стороны местных деятелей народного образования предложение занять вакансию директора одной из вспомогательных школ отпало само собой.

До середины 30-х Вячеслав Курицын работает хроникером в свердловской комсомольской газете «На смену!», причем дважды был на грани увольнения и передачи дела в суд: первый раз после статьи «По следам бородатой женщины» (за последнюю он, два месяца мороча местных естествоиспытателей — не говоря уж об обычных совгражданах! — выдавал своего приятеля, бородатого художника Шмидта). Второй раз — после информации о том, что бывший вице-губернатор Екатеринбурга будто бы не умер от апоплексического удара в 1918 году, а заснул летаргическим сном, был складирован в подвале местного почтамта и через пятнадцать лет начал проявлять призраки жизни. Допрошенный в НКВД, Курицын клялся, что самолично обнаружил тело вице-губернатора, когда разыскивал в подвале затерявшуюся посылку, а в качестве доказательства своей правоты то и дело предъявлял старенькую справку о врожденном слабоумии. Шутка едва не кончилась арестом и политической статьей, поскольку Курицын по ошибке показал сначала колчаковскую бумажку, подписанную адъюнктом Военно-медицинской академии ротмистром фон Рашке. К счастью, в последний момент ему удалось подменить этот опасный документ аналогичным, только уже за подписью старшего фельдшера Федотова, военврача призывкома РККА.

Есть самые серьезные подозрения, что и роман «Границы неба» был написан автором как пародийный, а послан именно С.Кургузову с откровенно оскорбительными намерениями — как литературное возмездие за убогую и многократно тиражируемую «Катапульту». Вероятнее всего, Курицын и на этот раз ожидал скандала и уже заготовил впрок свое вечное медицинское алиби. Каково же было его изумление, когда через два месяца он получил пачку свежих авторских экземпляров «Границы…» с одобрительным предисловием Кургузова. И с почти что ультимативным требованием переехать в Москву, поближе к Секции фантастов.

С 1937 года Вячеслав Курицын живет в Москве. После того, как его роман был обласкан «Правдой», «Литгазетой», «Известиями», автор понял, что шутка зашла слишком далеко, но ничего поделать уже не мог: книга зажила собственной жизнью, Курицын как бы оказался навечно «при ней», и ему ничего не оставалось, как, стиснув зубы, стать баловнем официальной Фортуны. Разумеется, никакого нового романа в таком же духе, которого дружно требовали у него на Секции, Курицын, писать не мог и не хотел. Тем не менее хватало и первого. В воинских частях (особенно пограничных) отношение к создателю «Границ неба» было очень уважительным. Ему даже предписывалось в виде исключения — почаще встречаться с подобными читателями, поднимать их боевой дух. Курицын недолюбливал армию, потому на каждую такую встречу брал, для успокоения, флягу с медицинским спиртом — со всеми вытекающими отсюда последствиями. Скорее всего, частые запои Курицына, его многочисленные выходки в Доме Герцена (один раз он даже покусился на телескоп) и небезобидные шуточки имели подспудной целью избавиться от ненавистной репутации — пусть даже и ценой крупных неприятностей. Однако Кургузов бдительно улаживал все скандалы, не давая им разрастись. В 1939 году дело дошло едва ли не до исключения из Союза писателей — Курицыну было инкриминировано «политическое хулиганство», состоящее в написании ядовитой и малоцензурной вариации на тему михалковского «Дяди Степы». У Курицына поэма называлась «Дядя Эрик» и, соответственно, начиналась словами: «По фамилии Эрастов // И по имени Эраст, // Из районных педерастов…» и так далее. Самое интересное, что скандал был начат вовсе не молодым С.Михалковым — которому внимание Курицына, скорее, польстило. А неким Э.Овчаренко, московским литературным критиком, принявшим почему-то эти стихи за личный выпад и вдобавок оказавшимся родственником Георгия Маленкова. Впрочем, если верить мемуарной книге К.Симонова «Глазами человека моего поколения», «дело» Курицына моментально закрылось, когда на одном из полуофициальных приемов на Ближней даче Сталин в присутствии Маленкова продекламировал наиболее смачные отрывки из «Дяди Эрика» и прибавил: «Ай, мастер, курицын сын!»

Алкоголизм между тем имел для писателя фатальные последствия. Вячеслав Курицын погиб в апреле 1940 года: будучи в сильном подпитии, неосторожно (или намеренно?) выпал из кабины военного геликоптера системы «стрекоза», на котором возвращался в Москву после встречи с пограничниками на Памире. Последними его словами, которые услышал пилот «стрекозы», были: «Вот она, граница неба… твою мать!»

Тело его так и не было найдено. Могила Вячеслава Курицына в Москве на Новодевичьем кладбище представляет собой кенотаф.

Глеб Адольфович Вершинин родился в Одессе в 1910 году в семье учителя математики. Отец получил свое достаточно редкое в Российской империи имя в честь героя романа писателя Бенжамена Констана, однако Глеб так никогда и не простил родителю своего отчества: из-за него всегда были сложности с анкетами, а в 1941 году в нем чуть не заподозрили скрытого немца — и только Кургузов замял дело, дабы не бросить тень на Секцию. После окончания школы Глеб поступил на физико-математический факультет Киевского университета, закончил его, поступил в аспирантуру и был уже на пути к кандидатской степени. Но выход в свет романов Ник. Шпаковского и тем более Вяч. Курицына изменил жизнь математика. Вершинин понял, что есть шанс преуспеть гораздо быстрее и «результативнее». Дальше все (почти все) шло как по написанному сценарию. Вершинин явился в Москву, в Союз писателей к самому Кургузову с уже готовым романом. Роман был вскоре издан, получил положенную долю похвал в печати. Но, к сожалению для автора, сам Сталин отнесся к книжке довольно безразлично: то ли каким-то странным образом угадал в романе «математически выверенную» халтуру (ТАКИХ умников генсек недолюбливал), то ли обиделся, что на лунной базе не нашлось места геологу-грузину. В конечном итоге роман был издан всего трижды и никаких наград (как и сам автор) не получил.