Бернгард Бринк - Ромео и Джульетта

Трогательнее и прекраснее этого не было до сих пор написано ничего. Но кульминационный пункт представляет собою, может быть, сцена в саду – уже потому, что тут находился перед поэтом самый опасный подводный камень, так как для драматического писателя не может быть ничего опаснее и труднее состязания с музыкантом и лириком – состязания, на которое вызывают его подобные простейшие положения. Другие великие поэты – да и Шекспир в некоторые периоды своего творчества – умеют в подобных случаях помогать себе тем или другим приемом: они прерывают диалог действующих лиц один раз или даже несколько (напомню знаменитую сцену в саду в Гетевском «Фаусте»), они ограничиваются больше намеками, чем подробным выполнением, они предоставляют читателю угадывать многое и самое лучшее и т. п. Влюбленные не разговаривают о своих чувствах, а рассказывают друг другу свое прошедшее, свою повседневную жизнь. Ничего этого нет в садовой сцене «Ромео и Юлии». Не страшась никаких опасностей, пускает Шекспир корабль своего творчества нестись на всех парусах по бурному морю чувства, мимо всех грозных подводных камней, которые ему не могут причинить никакого вреда.

Изумительно также искусство, с которым Шекспир развивает характеры двух влюбленных посредством их взаимной любви и в ней. Изумительно, но не удивляет, потому что у него концепция характеров неразрывно связана с концепциею драматического действия. В том заключается его величие, что он как видит все в общей связи, так и творит в общей связи. Психологическая глубина и правда его характеров, полнота жизни, которою они проникнуты, строгая последовательность, с которою они развиваются, необходимость, с какою их поступки вытекают из их натуры и положения – все это служит предметом общего изумления; но величайшее чудо заключается в том, как эти характеры в разных оттенках своих, в способе дополнения их друг другом и выделения каждого из них, благодаря ого противоположности другому, так всецело обусловлены основною идеею действия. Проследим, каково было внутреннее состояние Ромео и Юлии в то время, как любовь появилась в их сердце, и что сделала из них она.

Самый большой переворот происходит в Ромео. Молодой человек благородного образа мыслей, прекрасно образованный, одаренный острой проницательностью и метким остроумием, он в начале пьесы, невидимому, страдает избытком чувства и фантазии. Окружающий его свет слишком сух и слишком груб для него. Он совершенно уединяется от этого общества; если видит его, то сквозь какой-то покров, и все глубже погружается в свой внутренний мир – мир грез, воображаемых радостей и скорбей. Черту, найденную у Брука – сантиментальную, неразделимую любовь Ромео к Розалине, Шекспир сохранил, но самая Розалина в трагедии его не появляется. Собственно её личность здесь не имеет значения: она или другая – все равно. её образ тут только для того, чтобы пополнить пробел во внутреннем мире Ромео; это – предмет, на который сперва направлено душевное стремление Ромео до тех пор, пока он не встречает ту, которая действительно назначена ему судьбою. С той минуты, как он увидел Юлию, в нем происходит переворот. Он остается молодым мечтателем, поэтом, каким был, но он начинает действовать. Сознание, что он любим возвращает его самому себе и свету. Происшедшая в нем перемена тотчас же бросается в глаза его другу: «Ну, вот и прекрасно! Разве это не лучше вечного любовного нытья? Теперь ты человек, теперь ты Ромео, теперь ты – ты…» Но, когда его свергают с неба счастья в печальный мрак изгнания, он совершенно теряется, разражается безмерными сетованиями, бессильным бешенством против судьбы. Блеснувшая надежда снова вселила в него бодрость и энергию. Когда же, в конце концов, для него не остается сомнения, что все кончено, он немедленно принимает твердое решение. Юношеская речистость его прошла, счастье и несчастье довершило его воспитание: он сделался человеком.

Юлия у Шекспира – четырнадцатилетняя девушка; она двумя годами моложе, чем в поэме. От этого личность её становится еще трогательнее: перед нами дитя, которое великая и чистая любовь делает женщиной. И она тоже в свете стоит одиноко, но не так, как Ромео, потому что она уже по своей природе мечтательница. Своего положения она сперва совсем не сознает, и только пережитые ею после встречи с Ромео испытания показывают ей, до какой степени собственно чужды ей родители её и все окружающее. Натура её проще, чем у Ромео, но сильнее; любовь гораздо менее эгоистична. Всецело проникнутая только одним чувством, она немедленно принимает решение – находит необходимым действовать практически. Сила её любви преодолевает девическую робость, женскую нерешительность и дает ей возможность смело смотреть в лицо смерти. Весьма знаменательно развивается её характер в монологе перед приемом усыпительного напитка. В ночной час, за минуту до решения, в душе её восстают страшные фантастические образы; наконец, ей кажется, что она видит павшего от руки Ромео Тибальда. Эта подробность есть и в поэме Брука. Там Юлия торопливо выпивает, наконец, напиток, из боязни, что дальнейшее раздумыванье помешает ей исполнить это решение. Юлия Шекспира видит опасность, грозящую её Ромео от Тибальда, и немедленно прибегает к единственному средству разделить его участь:

О действующих лицах, группирующихся частью вокруг героя, частью вокруг героини, распространяться не буду. Превосходно нарисованная фигура – вспыльчивый, страстный старик Капулет. Не особенно симпатично действует на нас его жена, которая гораздо его моложе: её отношения к мужу совершенно внешния, и с дочерью тоже соединяют ее узы только крови; связи душевно-духовной не существует. Тут еще и кормилица – тип вульгарной, болтливой бабы, индивидуализированной мастерски, с художественным реализмом и – вопреки известному выражению Гете – для пьесы необходимой, во-первых, как pendant к характеру Юлии, затем, чтобы сделать для нас совсем понятным полное одиночество молодой девушки в родительском доме.

Родители Ромео – как того требует ход действия – держатся более на заднем плане. Зато мы близко знакомимся с его друзьями: с покойным, рассудительным Бенволио, беззаботным, добродушным, смелым, остроумным Меркуцио. Эта личность есть вполне создание Шекспира; в поэме Брука она появляется всего один раз, в виде намека. Меркуцио – олицетворение бьющей полным ключем молодой мужественной силы, жизнерадостный и, вместе с тем, наблюдающий светлыми глазами жизнь юморист, придает первой половине пьесы яркий блеск. Его фигура имеет огромное значение не только, как освещающая характер Ромео, но и по способу, каким Шекспир вплетает ее в драму семейной распри.

Читать дальше