Виссарион Белинский - Ночь. Сочинение С. Темного…

Какую идею хотел выразить г. Темный своим сочинением? Ровно никакой, потому что, когда он брался за перо, у него было только желание непременно написать что-нибудь, что бы ни написалось, а не было никакой идеи. Сначала он говорит, что в жизни человеку выдаются святые минуты, когда он сильнее чувствует, яснее мыслит, больше понимает; и эту-то простую мысль автор разводит водою громких фраз на нескольких страницах; витийствует о ничтожности человека, и это витийство очень похоже на переложение в растянутую прозу прекрасной оды Державина «На смерть Мещерского», так что попадаются фразы, целиком взятые из ней, каковы: «Ныне своим величием изумлен, а завтра что ты, человек? – исчезнуть в той бездне, в которую мы все стремглав свалимся» [5]. Наконец, автор рассуждает о усовершенности человечества, и все эти предметы не находятся у него ни в какой связи, ни в каком отношении, так что, как бы вы ни бились, прочтя книжку, ничего не упомните из ней, а читая, ничего не поймете.

В доказательство обыкновенности мыслей мы ничего не хотим выписывать, потому что для этого надобно б было списать всю книжку. В доказательство ложности укажем на предисловие автора, где он говорит, что его «Ночь» есть «извлечение из труда более обширнейшего». Подобные извлечения могут делаться из какого-нибудь догматического сочинения, где логически развита какая-нибудь мысль, а не из поэтических мечтаний, достоинство которых постигается только в целом создании; словом, извлечения делаются из плодов ума, а не из произведений фантазии, из которых могут быть отрывки, но не экстракты. Возьмем еще на выдержку фразу: «Физический мир (?) наш, наклонный ко всему чувственному, удерживается благородством приличий общественных; сняв узду сию, он нисходит на степень животного». Здесь две ошибки: во-первых, тут дело должно идти не о физическом мире, а о чувственной стороне человеческого бытия; во-вторых, общественные приличия служат уздою только для грубых, необразованных или развратных людей.

Незнание языка и изысканность выражений видны почти во всякой фразе. Вот несколько примеров: «В тебе я ангела любил, но, милый друг, скажи, кто здесь, свой трудный жизни путь, без слез совершил?.. – Кто до могилы с одной улыбкой доходил?.. Ах, нет! – в слезах мы рождены, в бедах земных живем и часто рады, рады, когда дойдем… – Полночный час с церковной башни прозвучал, и долгий стон его, дремучий бор, в горах промчал… – Я слышал, как он там далеко умирал… – Чтоб в темноте своей зажег добра и истины светильник яркий… – Там эхо томное в скалах напеву волн аккордом стройным отвечает, и на струнах неведомых его, как бы на арфе волн далекой, той звучной песни ропот замирает». Заметим здесь автору «Ночи», во-первых, что рифмы хороши в стихах, но в прозе никуда не годятся; во-вторых, что есть наука, называемая грамматикою, которая учит знанию языка, и в этой грамматике есть отделение, которое называется синтаксисом, который учит правильно выражаться словами, а в этом синтаксисе есть глава, называемая «О порядке слов». Так как автор «Ночи» не заглядывал в эту главу, то мы, кстати, передадим ему вкратце главное ее содержание. Порядок русской фразы есть следующий: первое место занимает преимущественно подлежащее, второе – сказуемое; определительные слова ставятся по большей части впереди своих определяемых, а дополнительные всегда после дополняемых, и как определительные, так и дополнительные никогда не отделяются от своих определяемых и дополняемых запятыми, если между теми и другими нет вставочных предложений. Вследствие этого, вот как должны стоять слова и запятые в выписанных фразах г. Темного: «Я любил в тебе ангела; но, милый друг, скажи, кто совершил без слез свой трудный путь жизни? – Полночный час прозвучал с церковной башни, и дремучий бор промчал в горах его долгий стон… – Чтоб в темноте своей зажег яркий светильник добра и истины. – Там томное эхо отвечает в горах стройным аккордом напеву волн, и на его неведомых струнах, как бы на далекой арфе волн, замирает ропот той звучной песни».

Заметим еще, что если бы автор и умел писать складно по-русски, то все бы не должен был сетовать на гробах по правилам риторики и натягиваться в подражании Юнгу, который, между нами будь сказано, был поэт прескучный. Не худо бы также помнить г. Темному, что главный предрассудок нашего века состоит именно в его убеждении, что без знания языка нельзя быть автором, следовательно, волею или неволею, а он и сам должен покориться этому предрассудку, потому что не велика честь для него будет, если его будут читать только непричастные этому главному предрассудку нашего века люди…

Намек на рецензию О. Сенковского «Ночь. Сочинение С. Темного…». Рецензент иронизировал над безграмотным построением фразы: «Где г. Темный так хорошо выучил по-турецки? У турков естественный порядок слов в предложении диаметрально противоположен тому, который мы называем естественным в наших языках…» («Библиотека для чтения», 1836, т. XVI, отд. VI, с. 3).

Это признание явно автобиографическое: Белинский имеет в виду свою пьесу «Дмитрий Калинин».

Цитата из «Горя от ума» Грибоедова (д. II, явл. 2, реплика Чацкого).

Ср. «Горе от ума» (д. IV, явл. 8, слова Хлестовой о Репетилове).

Слова, набранные курсивом, представляют собой неточные цитаты из стихотворения Державина «На смерть князя Мещерского».