Виссарион Белинский - Сельское чтение…

Эта книга, не принадлежа собственно к тому, что обыкновенно называется «литературою», – тем не менее принадлежит к важнейшим произведениям современной литературы и весом своей внутренней ценности перетянет многие пуды романов, повестей, драм – даже «патриотических». Явление такой книжки, как «Сельское чтение», должно радовать всякого истинного патриота, всякого друга общего добра. Бедна наша учебная литература, беднее ее наша детская литература, и мы сказали бы, что беднее всех их наша простонародная литература, если бы только у нас существовала какая-нибудь литература для простого народа. Целые горы бумаги ежегодно печатаются для него под названием «Похождений Георга, аглицкого милорда», «Похождений Ваньки Каина», «Анекдотов о Балакиреве» и серобумажных книг, вроде «Разгулья купеческих сынков в Марьиной роще», «Козла-бунтовщика» и т. п. Все эти пошлости расходятся: стало быть, их покупают и читают. Но какая же польза от этих книг? – Пользы никакой, а вред может быть: от них только грубеют и без того грубые понятия простолюдина, тупеет и без того неизощренная его мыслительная способность. Был некогда на Руси почтенный человек – профессор Николай Курганов; издал он книжицу, или, лучше сказать, книжищу: «Письмовник, содержащий в себе науку российского языка со многим присовокуплением разного учебного и полезно-забавного вещесловия, с присовокуплением книги: «Неустрашимость духа, геройские подвиги и примерные анекдоты русских» и с таковым замысловатым эпиграфом:

Книга эта имела успех чрезвычайный: еще в 1796 году была напечатана она уже шестым изданием и до сих пор еще перепечатывается так, как была, без изменений, только разве с выпуском кое-где смысла. Для своего времени эта книга – просто золото; теперь она никуда не годится [1]. И не нашлось на Руси ли одного литератора, который бы издал для народа такую же книгу, только сообразную с требованиями нашего времени, в отношении к языку и выбору статей! Кроме изданной г. Максимовичем «Книги Наума о великом божием мире» [2], не было ни одной замечательной попытки написать что-нибудь полезное а вместе завлекательное для простого народа. Да и самая книжка г. Максимовича оказалась неудовлетворительною. Простой народ похож на ребенка, только говорить с ним еще труднее: у ребенка ум мягок, как воск, и чужд всяких привычных понятий, а у простого народа ум и неразвит и упрям: за него надо приниматься умеючи и с толком. Главное правило тут – не торопиться, не желать сделать многое вдруг, не высказывать всего зараз и всегда держаться в уровень с понятием простолюдина. Избегая книжного языка, не должно слишком гоняться и за мужицким наречием: простолюдины обыкновенно недоверчивы к собственному способу выражения и думают, что бары смеются над ними, говоря по-печатному их глупым языком. Простота языка должна, в этом случае, быть только выражением простоты и ясности в понятиях и в мыслях.

«Сельское чтение» вполне удовлетворяет всем этим требованиям. Оно знает, с кем имеет дело, и не потчует паштетами того, кому калач в сласть и лакомство. В книгах такого рода обыкновенно думают, что дело в шляпе, если наговорили с три короба нравоучений: «Сельское чтение» понимает, в каком нравоучении нуждается наш народ, и, как искусный врач, оно не лечит от подагры человека, который пьет не шампанское, а сивуху. Внушая простому человеку правила религии, преданность и благодарность престолу, «Сельское чтение» постоянно держится в сфере быта и положения простого человека, – в сфере чисто практической. У всякого народа свои добродетели и свои пороки, и с каждым народом поэтому должно говорить особенным языком. Русский мужик вообще кроток и спокоен, как северянин и притом славянин, необыкновенно смышлен и сметлив; но в то же время он ленив и телом и умом; чтоб скорее отделаться от работы, любит делать все на «авось». Авось – это болезнь русского человека; это такой же нравственный его недостаток, как у швейцаров [3]физический недостаток – кретинство (cretinisme). И «Сельское чтение» представляет целую повесть об «авось», которая простому крестьянскому уму покажется изящнее всякого романа Вальтера Скотта, убедительнее истины, что когда солнце светит – светло бывает. Потом, к числу пороков русского крестьянина принадлежит страсть зашибаться хмелиной; к этой страсти присоединяется нерасчетливость, составляющая общий недостаток русского человека, который как будто родится мильонером и уважает только рубли, а с копейками и гривнами, из которых составляются рубли, обходится, как с сором: и на этот счет «Сельское чтение» предлагает поучительный «Рассказ о том, как крестьянин Спиридон научил крестьянина Ивана не пить вина, и что из того вышло». Русский человек по натуре своей склонен к повиновению властям, но по неразвитости своей не всегда умеет понимать благие намерения власти, особенно если эти намерения для него новы и непривычны. Тогда людям, которые любят в мутной воде рыбу ловить, весьма легко смущать и сбивать с толку мужика злонамеренными объяснениями простого дела. Так, например, теперь мужик не вооружается против прививания коровьей оспы детям его, но прежде он смотрел на эту меру благодетельного правительства, как на что-то страшное, грозящее гибелью… Нельзя не отдать справедливости уменью и ловкости, с какими «Сельское чтение» внушает простому народу безусловное доверие к распоряжениям правительства. Чтоб показать это читателям, выписываем отрывок из «Разговора между тремя крестьянами в селе Михайловском»:

Тришка. – Слышь, объявлено предписание, чтоб сажать картошку.

Тихон. – То есть картофель, или земляные яблоки; да что ж тут важного?

Тришка. – Говорят-де, небывальщина.

Тихон. – Ну так что ж? Велят и делай. Мужику ли рассуждать, когда начальство приказывает. И то сказать, вам, дуракам, все то кажется небывальщиной, чего не было на ваших памятях. Не почитали ли вы указа, чтоб не стрелять дичи с 1 марта по Петров день, новым, тогда как им подтверждается лишь давний закон.

Тришка. – Гм, гм… Стало быть, о картошке уж был указ?

Тихон. – То-то, глупый вы народ! Сами не знаете, о чем толкуете. Предписание о посеве картофеля и наставление, как за ним ходить, было издано еще в царствование блаженной памяти государыни императрицы Екатерины Алексеевны.