Виссарион Белинский - Дитя поэзии… Стихотворения Михаила Меркли

В наше прозаическое время появление альманаха, поэмы и собрания стихотворений – есть ужасный анахронизм: смотришь и не веришь глазам! В таком случае никогда не бывает середины – или что-нибудь слишком замечательное, или что-нибудь слишком посредственное. Так было и прежде, от 1820 до 1830 года, с тою, однако ж, разностию, что тогда на все смотрели как-то снисходительнее, и такие предприятия как-то легче сходили с рук. Но теперь наступила пора разочарования; это разочарование горько, оно мстит жестоко и переходит в очарование осторожно, с оглядкою, строго взвесивши и рассчитавши, и при чем-нибудь необыкновенном. Все это очень естественно; пословица говорит: обжегшись на молочке, будешь дуть и на воду… Посему какую жалкую роль играют в нашей литературе несчастные, запоздалые путники, которые появляются с этими устарелыми плодами своей досужей фантазии, от которых уже всем набило оскомину, которые всем уже приелись и только своим авторам кажутся молодыми, сочными и вкусными! Читающая публика, в одном отношении, похожа на beau monde. Этот beau monde, или большой свет, свято чтит уставы моды и приличия и никому не позволит отступить от них; но иногда он делает исключение в пользу людей замечательных, в каком бы то ни было отношении; он иногда прощает их неловкость, их оригинальность, любуется ими и называет их генияльною странностию. Так точно и читающая публика: когда бывает мода на оды, она ласково принимает всех одистов, от Державина до Капниста и Петрова; когда бывает мода на поэмы, она с благосклонностию улыбается всем поэмистам, от Пушкина до автора «Киргизского пленника» {3}и иных прочих, и т. д. Но горе тому, кто придет к ней с поэмою в руках, когда бывает мода на романы, повести и драмы! Только один истинный талант, или даже гений, может спасти сочинителя от свиста и шиканья. Итак, публика, как и большой свет, прощает анахронизмы только гению, таланту и вообще истинной заслуге.

Авторы поименованных мною книжек находятся именно в этом неловком и затруднительном обстоятельстве: они на похоронный обед или поминки по усопшем приехали в синих фраках и белых галстуках и жилетах, и притом без всяких прав на извинение в несоблюдении приличия… Между ними находится чрезвычайно большое сходство и чрезвычайно большое различие… Сходство состоит в положении, а разница в том, что один провинциал, а другой – столичный житель. Костюм первого, кроме его неуместности, отличается еще старинным, вышедшим из моды фасоном; костюм второго неуместен, но сшит по моде. И вот почему автор «Дитяти поэзии» с детскою наивностию и провинциальным простосердечием рассуждает в своем предисловии «о какой-то исключительной способности, склонности или влечении, которое мы приносим с собою в свет и которое, облеченное в человеческую форму, совершенствуется с развитием сей разумно органической формы и, наконец, является гением». Вот почему он потом, в сем же предисловии, докладывает своим читателям с удивительною скромностию в откровенностию, которыми всегда отличаются люди, «приносящие с собою в свет исключительную способность, склонность или влечение», что «он еще в раннем возрасте (рассказывали ему) любил читать стихи и прибирать, без всякой связи и смысла, слово к слову; потом, бывши в учении и проходя реторику и поэзию, делал посредственные успехи в последней на заданные предметы и наконец показал своему другу первую свою балладу», что «друг ее прочитал, много смеялся и зачал поправлять ее в его глазах, растолковывая ему правила, советовал ими заниматься и читать образцовые сочинения», что «он ему последовал и часто, быв с ним вместе, читал лучших русских поэтов, после немецких и французских, позднее же латинских, италиянских и английских», что «по окончании учения он посвятил свои дни другой науке и, обучаясь в университете, в свободное время занимался литературою и осмеливался излагать свои мысли в стихах» и, наконец, «издать в свет сии занятия досуга, сии первые робкие опыты своей стыдливой музы» и пр. Наконец, вот почему, зная столько языков и будучи знаком с сокровищами стольких литератур, он напоминает своими робкими опытами мудрую пословицу, что неразумному сыну не в помощь богатство, и пишет ужасные, варварские вирши, подобные следующим:

Не правда ли, что эти стихи глубокостию чувства, прелестью выражения и падением стон напоминают следующие, давно забытые, но тоже очень хорошенькие стишки:

Но оставим в покое наивного автора «Дитяти поэзии», изъявив ему наше сожаление, что он не последовал смыслу избранного им эпиграфа, и обратимся к г-ну Меркли.

Г-н Меркли далеко превосходит автора «Дитяти поэзии», и по языку и по стиху, и по мысли и по предметам своих поэтических вдохновений, и не удивительно: автор «Дитяти поэзии» – провинциял, г. Меркли – житель столицы; автор «Дитяти поэзии» был студентом Казанского университета, г. Меркли был студентом Московского университета; а во всем этом чрезвычайно большая разница, и все это естественным образом дает сильный перевес г-ну Меркли. Но, говоря без шуток, что заставило г-на Меркли, который, как видно из его стихов, человек не без образования, не без смысла и даже не без блесток таланта, что заставило его издать свои стихотворения в свет? Обратить ими на себя внимание современников он не мог, ибо теперь прошла мода на стихи, теперь только превосходные стихи станут читать, а стихи г. Меркли вообще посредственны; еще более нельзя ему надеяться на потомство, ибо маленькие блестки таланта вообще как-то скоро тускнут.