Виссарион Белинский - Сочинения Державина

Державин был певцом царствующего дома в России, и нельзя с удивлением не остановиться на его пророческих одах на рождение царственных младенцев, впоследствии Александра Благословенного и ныне благополучно царствующего императора Николая. Кому не известна прекрасная ода «На рождение на севере порфирородного отрока»: в ней есть два стиха, невольно останавливающие на себе внимание изумленного читателя:

Другая пророческая ода Державина – «На крещение великого князя Николая Павловича»; в ней поражают стихи:

Державин пел воцарение Александра и многие события его царствования, особенно события 1812–1814 годов. В последних слышны уже слабеющие звуки некогда громкой лиры; но в одах, которыми он приветствовал новое благотворное светило Руси, местами проблескивают искры поэзии. Таково, например, начало оды «На восшествие на престол императора Александра I-го»:

В оде «Царевичу Хлору» старик Державин настроил свою музу на прежний лад, которым хвалил Екатерину и воспел Александра. В поэтическом отношении эта ода далеко не то, что «Фелица», и кажется подражанием ей; но по мыслям, по содержанию это одна из замечательнейших од Державина.

Ее стоило бы выписать здесь всю, до последнего стиха. Она лучше всяких рассуждений показывает, в какой связи находится поэзия с положением общества. Но это была песнь лебедя: знаменитый и прославленный в царствование Александра более, чем в царствование Екатерины, Державин был человеком, отжившим свой век. Явление Крылова, Карамзина, Дмитриева, потом Озерова и наконец Жуковского и Батюшкова, показало, что в обществе уже созрели новые элементы для поэзии и что, по мере полноты этих элементов, являлись и певцы разнообразные, а не поющие, как прежде, все на один голос. Это был успех времени, и не вина Державина, что он принадлежал к другому веку и остался ему верен в чуждом для него новом времени: он сделал все, что мог в то время сделать человек с таким огромным дарованием. Не будь Екатерины, не было бы и Державина: цветы его поэзии распустились от луча ее просвещенного внимания. Этому вниманию он был обязан и своею славою: общество не нуждалось в стихах Державина и не понимало их, а имя его знало, дивясь, что за стихи дают и золотые табакерки, и чины, и места, делают вельможею бедного и незнатного дворянина. Но таков ход идеи: она идет к своей цели, даже и такими путями, которые, казалось бы, скорее отвели ее от цели, чем привели к ней: простое любопытство многих незаметно познакомило со стихами и пристрастило к ним. И когда, чрез размножение училищ и гимназий, чрез основание новых университетов, в царствование Александра распространилось просвещение, тогда Державина стали читать и узнали его как поэта, а не только как знатного человека.

Во многих стихотворениях Державина личный характер его как человека является с весьма хорошей стороны. Несмотря на то, что его век был век милостивцев и что лесть и угодничество считались добродетелями, он льстил больше как ритор, чем как поэт. Когда Суворов, в отставке, перед походом в Италию, проживал в деревне без дела, Державин не боялся хвалить его печатно. Ода «На возвращение графа Зубова из Персии» принадлежит к таким же смелым его поступкам. {29}«Водопад», написанный после смерти Потемкина, есть, без сомнения, столько же благородный, сколько и поэтический подвиг. Судя по могуществу Потемкина, можно было бы предположить, что большая часть стихотворений Державина посвящена его прославлению; но Державин при жизни Потемкина очень мало писал в честь его. Он упоминает о нем в оде «Осень во время осады Очакова»; его воспел он под именем Решемысла, прилично и скромно; есть еще ода под названием «Победителю»: в ней Потемкин превознесен превыше звезд, довольно плохими стихами. Но вот и все: а это слишком немного, даже слишком мало для такого могущества, какое представляет собою Потемкин! Сверх того, в отношении к лести нельзя строго судить Державина: он жил в такие торжественные и хвалебные времена, когда петь и льстить значило одно и то же и когда никакая сила характера не могла спасти человека от необходимости уклоняться лестью от бед. Должно сказать правду: за многие дела и самый сатирик не может не чтить Державина. К числу таких дел принадлежит его ода «Памятник герою», написанная в честь Репнину, который находился в то время под опалою у Потемкина и который впоследствии очень дурно заплатил за нее поэту. По службе, в деле правосудия, Державин прослыл даже «беспокойным» человеком – эпитет, который, как известно, дается только таким людям, которые без ужаса и негодования не могут видеть подлостей и несправедливостей, именем правосудия и закона совершаемых ябедниками и крючкотворцами…

Чтоб верно характеризовать и определить значение Державина как поэта, должно обратить внимание на его собственный взгляд на поэзию и поэта. В артистической душе Державина пребывало глубокое предчувствие великости искусства и достоинства художника. Это доказывается многими истинно вдохновенными местами в его произведениях и даже превосходными отдельными стихотворениями. Мы непременно должны указать на них, как на факты для суждения о Державине как поэте. В оде «Любителю художеств», неудачной и даже странной в целом, внимание мыслящего читателя не может не остановиться на следующих стихах:

Если б эти стихи прозаичностию и шероховатостию выражения не поражали нашего вкуса, избалованного изяществом новейшей поэзии, их можно было бы принять за перевод из какой-нибудь пьесы Шиллера в древнем вкусе. Сознание высокого своего призвания Державин выразил особенно в трех пьесах. Странная и невыдержанная в целом пьеса «Лебедь» есть как бы прелюдия к превосходному стихотворению «Памятник»: