Виссарион Белинский - Тарантас. Путевые впечатления

Описание станции превосходно: при каждой строке так и хочется вскрикнуть: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!» Анекдот станционного смотрителя о генерале прекрасен и сам по себе, и по тому восторгу, в который привел он Василия Ивановича. Описание жилища, или, лучше сказать, логовища, в котором помещается станционный смотритель и в котором так верно, как в зеркале, отражаются его дух, понятия и наклонности, – это описание – верх мастерства, и хотя некоторые нравоописательные романисты, они же и критики, объявили, ради весьма понятных причин, что граф Соллогуб пишет в поверхностном роде {9}, – однако для нас одна страница в «Тарантасе», которая знакомит читателя с покоями станционного смотрителя, в тысячу раз лучше всех нравоописательных и нравственно-сатирических романов. Превосходен также этот вскользь, но верно обрисованный майор, который, в ожидании лошадей, всем говорил «ты» и всем рассказал обстоятельства своей жизни, хотя о них никто у него не спрашивал, и которого Василий Иванович трепал по плечу, приговаривая: военная косточка! (стр. 43). Никем не подозреваемый из чаявших движения лошадей внезапный проезд тайного советника, для которого у станционного смотрителя нашлись лошади, есть истинно художническая черта, которая удивительно верно доканчивает картину «станции». За станциею следует гостиница, но в промежутке этих двух любопытных фактов русской жизни с Василием Ивановичем случилось несчастие: от тарантаса были отрезаны два чемодана и несколько коробов, а с ними пропали чепчик и тюрбан, от мадам Лебур, с Кузнецкого моста, приобретенные для Авдотьи Петровны.

«Приехав на станцию, он бросился к смотрителю с жалобой и просьбой о помощи. Смотритель отвечал ему в утешение: «Будьте совершенно спокойны. Вещи ваши пропали. Это уж не в первый раз. Вы тут в двенадцати верстах проезжали через деревню, которая тем известна: все шалуны живут».

– Какие шалуны? – спросил Иван Васильевич.

– Известно-с. На большой дороге шалят ночью. Коли заснете, как раз задний чемодан отрежут.

– Да это разбой!

– Нет, не разбой, а шалости.

– Хороши шалости, – уныло говорил Василий Иванович, отправляясь снова в путь. – А что скажет Авдотья Петровна?» (стр. 47).

Иван Васильевич торопится во Владимир, которым он, как древним городом, прекрасно может начать свои путевые впечатления. «Я вам уже говорил, Василий Иванович, что я… и не я один, а нас много, мы хотим выпутаться из гнусного просвещения Запада, и выдумать своебытное просвещение Востока» (ib.). И эту дичь Иван Васильевич несет простодушно, без всякой задней мысли… Какой чудак!..

«– Да вот мы доедем до Владимира.

– И отобедаем, – заметил Василий Иванович.

– Столица древней Руси.

– Порядочный трактир.

– Золотые ворота.

– Только дорого дерут.

– Ну, пошел же, кучер.

– Эх, барин, видишь, как стараюсь».

Наконец путешественники наши во Владимире, в губернской гостинице, которая изображена и верно и оригинально.

«– Что есть у вас? – спросил Иван Васильевич у полового.

– Все есть, – отвечал надменно половой.

– Постели есть?

– Никак нет-с.

– А что есть обедать?

– Все есть.

– Как все?

– Щи-с, суп-с. Биштекс можно сделать. Да вот на столе записка, – прибавил половой, гордо подавая серый лоскуток бумаги.

Иван Васильевич принялся читать:

ОБЕТ:

1. Суп. – Липотаж.

2. Говядина. – Телятина с цидроном.

3. Рыба. – Раки.

4. Соус. – Патиша.

5. Жаркое. – Курица с рысью.

6. Хлебное. – Желе сапельсинов».

На вопрос о винах половой тоже с уверенностию отвечал: «Как не быть-с? Все вина есть: шампанское, полушампанское, дри-мадера, лафиты есть. Первейшие вина». Нечего и говорить, что он сбирал на стол долго, переменял и встряхивал грязные салфетки и что ничего ни есть, ни пить не было возможности. Это, однакож, не помешало Василию Ивановичу есть за троих – русский барин! Лежа на сене и поворачиваясь с боку на бок, Иван Васильевич начал с горя бранить русские гостиницы на немецкий лад и мечтать о заведении гостиницы на русскую стать. Много хороших фраз отпустил он на этот предмет, но дела, по своему обыкновению, не сказал. Гоняясь за теоретическими, отдаленными причинами, он не увидел ближайших, практических. Он никак не может взять в толк, что дело сделано, и воротить его невозможно; что все на Руси, волею или неволею, тянется за европеизмом и коверкает его на монгольскую стать. Иван Васильевич, видно, не бывал в губернских трактирах, где по-русски угощается русский люд: тогда бы он понял, почему все дрянную гостиницу предпочитают хорошему трактиру. А что наши губернские гостиницы скверны, в этом виноваты не отсутствие национального элемента, не подражание внешнему европеизму, а просто-напросто отсутствие конкуренции между заведениями такого рода. В ином губернском городе одна гостиница, и та плоха до невозможности, потому что пуста и редко принимает гостей; а Торжок – уездный город, и в нем две гостиницы, одна сносная, а другая даже порядочная, оттого что, по значительному числу проезжающих, обе могут существовать, не подрывая одна другой. Видите ли, «ларчик просто открывался»; но Иваны Васильевичи не любят простых причин, которые не дают предмета для риторики вычурно-умных фраз.

Отправившись осматривать исторический город, Иван Васильевич, по своему неведению, немного нашел удовольствия в созерцании древностей. Не понимаем, как не догадался он, что люди, живущие среди этой древности, до того равнодушны к ней, что даже не считают за нужное пожалеть, что не имеют о них никакого понятия. А ведь это факт, о котором можно пораздуматься. Тут естественно представляется вопрос: кто виноват в этом равнодушии – люди или древности? Ведь любовь к родному, к древностям, к истории должна быть непосредственная, живая, самородная, а не книжная, не искусственная, и если на что само собою не откликается целое общество, это едва ли стоит изучения и едва ли не немо само по себе… Но если Иван Васильевич ничего не узнал о древностях Владимира, зато хорошо узнал его настоящее положение как губернского города. Вот красноречивый отрывок из его разговора с приятелем:

«– Скажи-ка, что же ты теперь поделываешь?

– Я был четыре года за границей.

– Счастливый человек! А чай, скучно было возвращаться?

– Совсем нет, я с нетерпением ожидал возвращения.

– Право?

– Мне совестно было шататься по белому свету, не знав собственного отечества.

– Как? неужели ты своего отечества не знаешь?

– Не знаю, а хочу знать, хочу учиться.

– Ах, братец, возьми меня в учители, я это только и знаю.

– Без шуток; я хочу поездить да посмотреть…