Валерий Брюсов - Об одном вопросе ритма

В-третьих, ряд явлений ритмической жизни стиха им вовсе не оценивается (напр., видоизменение ритма, происходящее под влиянием логического строя стиха).

Эти недостатки, по нашему мнению, лишают выводы Андрея Белого научного значения. Вот почему мы никак не можем согласиться с утверждением Андрея Белого, что его характеристики ритма различных лириков суть «беспристрастные» т. е. объективные описания: научной почвы под построениями Андрея Белого – нет.

Нам остается добавить, что сам Андрей Белый не неосведомлен о тесной связи, существующей между пиррихиями и цезурами. В одном месте своей книги (стр. 276–278) он определенно признает ее. «Звуковая особенность пиррихической стопы, – говорит он, – зависит не только от самой стопы, но и от слова, которое эту стопу образует». Несколько далее он говорит, что ритмический характер пиррихической стопы «резко изменяется» в зависимости от местоположения цезуры. Но потом, на протяжении всей своей книги, Андрей Белый нигде об этом своем утверждении не вспоминает и нигде не принимает в расчет зависимости пиррихиев от цезур. Так как многие выводы Андрея Белого решительно невозможны, если эту зависимость признавать, – приходится предположить, что все рассуждение об ней (указанные выше страницы) есть позднейшая вставка, обязанная своим появлением в книге какому-либо постороннему влиянию.

Мы должны, однако, сказать, что самые выводы Андрея Белого (о ритме различных поэтов), если не искать в них исключительной научной обоснованности, представляют много интересного. Андрей Белый ошибается, думая, что делает свои заключения на основании экспериментальных данных, но его критическое чутье подсказывает ему ряд любопытных соображений.

Так, например, очень любопытно утверждение Андрея Белого, что поэты 50-х и 60-х годов, следуя за Пушкиным в общих чертах ритма, выродили русский ямб в стих «прилизанный» и «благополучно гладкий», обладающий призрачной легкостью. Не менее любопытно замечание, что у Сологуба и Блока «ритм пробуждается от Пушкиноподобной версификаторской гладкости наследия Майкова и А. Толстого к подлинному ритмическому дыханию». Заслуживают внимания и все другие характеристики ритма разных поэтов, старых и новых.

Мы полагаем, что у Андрея Белого есть все данные, чтобы выполнить ту задачу, которую он себе поставил: заложить основания «науки о стихе», a тем самым и «научной эстетики». Неудачу, постигшую Андрея Белого на этом пути, мы склонны объяснять исключительно той спешностью, с какой, по всем признакам, писался «Символизм». Для осуществления замысла Андрея Белого нужны были многие годы предварительных изысканий и собирания материала. Между тем Андрею Белому хотелось, повидимому, без промедления, связать некоторые свои беглые наблюдения с некоторыми своими, может быть, преждевременными догадками. Ему хотелось теперь же перекинуть мост от законов стихосложения и к символизму, и к теософии, и ко многому другому… Это торопливое желание скорее перейти к общим выводам и повело к указанным нами недостаткам исследования. Впрочем, при всех слабых сторонах, книга Андрея Белого представляет собою явление не заурядное, и те её части, которые посвящены ритмике, имеют большое значение. Здесь поставлено много важных вопросов, рассыпано не мало дельных замечаний, и, главное, резко и твердо выдвинута важная проблема о создании «научной эстетики». Надо пожелать, чтобы Андрей Белый вновь вернулся к разработке тех вопросов, которые он, слишком поспешно, думал разрешить в «Символизме». Если Андрей Белый пожелает работать более методически, не будет торопиться с красивыми обобщениями, согласится довольствоваться теми выводами, на которые уполномочивают сделанные наблюдения, – он, без сомнения, окажет значительные услуги молодой «науке о стихе». Теперь же, читая грузный «Символизм», иной раз думаешь, что напрасно Андрей Белый с таким негодованием говорит о «пучине газетного легкомыслия»: довольно часто отваживается он сам нырять в эту «пучину».