Александр Шмаков - В литературной разведке

И вполне естественно мартовское письмо 1912 года, присланное из Петербурга, Короленко начал с сообщения о пережитых неприятностях. Он рассказал Верушкину о том, что с октября прошлого года «тянет такую упряжку» по редакции, что «совершенно запустил переписку».

«Наши обстоятельства Вы как читатель «Р. Бог.», вероятно, знаете: 2 товарища мои (Пешеходов и Мякотин) смолкли — сидят в крепости. В январе захворал Анненский. Теперь я с октября безвыездно живу в Петербурге на черной журн. работе. И еще так придется до осени. А там, пожалуй, и сам отправлюсь куда-нибудь на покой в крепость… На мне теперь три дела, и «по совокупности» едва ли отделаюсь от всех. Не такие времена нынче» {52} 52 Там же, ф. 135/III, К. 60, П. 47, л. 28. .

Год двенадцатый начался для писателя нелегко. Его, как редактора журнала, судили за статью С. Елпатьевского «Люди нашего круга», напечатанную в «Русском богатстве» еще в 1907 году, и приговорили к двухнедельному аресту. Но, несмотря ни на что, Короленко с прежним бесстрашием все больше и больше втягивается в различные совещания по процессу Бейлиса. Он не может быть в стороне, когда царский суд готовит ужасную расправу над ни в чем не повинным человеком. Все это отнимало силы, отвлекало от непосредственной творческой деятельности, но без участия в общественной жизни он не представлял себя, как писателя и редактора.

Получив письмо Верушкина от 6 мая, Владимир Галактионович сообщает ему:

«Живу все еще в Петербурге (вероятно, до конца августа или до сентября). Пешехонов и Мякотин еще в Двинске. Анненский за границей.

Ни в Полтаве, ни в другом месте я своей кандидатуры не ставлю. Прежде всего — за мной еще пять литерат. процессов (некоторые по 129-й ст.). Но если бы и не это — не пошел бы. Надо, наконец, заняться вплотную собственным делом» {53} 53 Там же, ф. 135/III, К. 60, П. 48, лл. 13—13 (оборот). .

В Уральске внимательно следили за публичными выступлениями Короленко и горячо отзывались на его статьи, появляющиеся в газетах и журналах. Мнением уральцев, как и всех своих читателей, писатель очень и очень дорожил, проверяя по ним, насколько он прав в постановке тех или иных злободневных проблем.

Макар Егорович сообщил Короленко свое мнение об очередной его статье, установить которую сейчас, к сожалению, не удалось. Писатель тут же заинтересованно отозвался:

«В статье, о которой Вы пишете, не только Вы, но и многие не увидят ничего опасного для государства. И если бы сама редакция вперед видела, что статья нецензурна, то, конечно, ее бы смягчили в опасных местах. Дело просто: речь идет о правящих кругах, а суд прислуживается все больше и больше. Вот и весь смысл этого эпизода.

Я все еще здесь, и только на днях переехали мы на дачу в Финляндии (час от Петербурга). И то после приезда Анненских. Мне ничего. Немного обидно, что из-за меня тут же проводит лето и Авд. Сем. с Наташей и Соней. Вообще этот год для меня труден во многих отношениях. Хорошо, что хоть здоров» {54} 54 Там же, лл. 14—14 (оборот). .

В первом же письме, посланном в марте 1913 года — юбилейного для писателя, он коротко пересказывает все, что ему пришлось пережить в последнее время, какую выдержать физическую и моральную нагрузку, какой отбить натиск властей, недовольных его общественной деятельностью.

«Прошлый год так меня ушиб, что и до сих пор не могу хорошенько опомниться и отдышаться. Ну, как-нибудь отойду: теперь, благо, и «дела» мои прикончены манифестом. Судиться больше не придется. А то бы еще было 4 дела» {55} 55 Там же, л. 15. .

Деликатный по натуре, Владимир Галактионович был особенно чуток и заботлив в своих отношениях с друзьями. Рассказывая о себе Макару Егоровичу, он в этом же письме проявлял обеспокоенность об его семье.

«Узнал я, что слушательница В. Ж. курсов в Москве Ольга Мак. Верушкина не внесла платы и ей грозило исключение. Посему позволил себе (через знакомых) внести за нее плату, но известить ее о том не мог, так как не знал адреса и на курсах мои знакомые сказать не могли. Боюсь, не запоздал ли взнос и не уехала ли она, грешным делом, из Москвы. Напишите ей, пожалуйста, если она еще в Москве».

На короткое время переписка Владимира Галактионовича с Верушкиным обрывается. Короленко судят за публикацию «Посмертных записок старца Федора Кузьмича» Л. Н. Толстого, и хотя суд оправдывает редактора, все эти дрязги сказываются на здоровье Короленко. Нужно было поистине обладать характером борца, иметь крепкие нервы, чтобы в схватке с царским правосудием выйти победителем.

В июньском письме Короленко сообщает уральскому учителю, что он

«довольно серьезно хворал. Теперь почти совсем здоров, но… велосипед мне запретили, и вообще вышел не без урона» {56} 56 Там же, л. 16. .

Это было последнее письмо, адресованное Макару Егоровичу. На этом прекратилась их переписка. Владимира Галактионовича закружили, как вихрь, юбилейные торжества, широко отмеченные печатью и общественностью России, очередные хлопоты писателя по судебному процессу Бейлиса, а самая главная причина — резко ухудшившееся здоровье.

60-летие В. Г. Короленко прошло как большой праздник русской культуры. Писатель получил свыше 400 телеграмм, множество писем от учреждений и частных лиц, от друзей и знакомых. Среди них было поздравление и от уральского учителя Макара Егоровича. Он писал, что семья его желает писателю еще много лет так же славно работать «на славу родной литературы и на благо народа и так же высоко держать знамя руководимого им журнала».

«Мы, жители далекой и глухой провинции, в тяжелые минуты нашей жизни, открывая страницы Ваших прекрасных и задушевных произведений, отдыхали на них и черпали из них новую силу и бодрость для своей работы» {57} 57 Там же, письмо от 21 июля 1913 г. .

Объективную и точную оценку Короленко дала в эти юбилейные дни «Правда».

«Короленко счастливо сочетал в себе дар недюжинного художника с талантом, темпераментом публициста и общественного деятеля. Свое бодрое настроение, свою большую веру в лучшее будущее Короленко от юношеских лет пронес через мрачную эпоху 80-х годов, эпоху всеобщего уныния и безверия, и через мертвую полосу реакции и в свои 60 лет является все тем же неутомимым протестантом, которому могут позавидовать многие юноши нашего времени. Он никогда не теряет из виду «огоньков», светящих вдали во мраке ночи» {58} 58 «Рабочая правда», 1913, 21 июля. .

Начало литературной деятельности Николая Георгиевича Гарина-Михайловского связано с Уралом, где он работал инженером на постройке дороги Уфа — Златоуст. Об этом напоминает благодарным потомкам мемориальная доска, установленная на здании Челябинского железнодорожного вокзала в год 120-летия со дня рождения писателя.