Ангел Богданович - «Рассказы» г. Арцыбашева

Вмѣстѣ съ нимъ становится легче и читателю при мысли, что, и въ самомъ дѣлѣ, не одинъ "провалъ", бывшій въ его жизни, куда легче можно бы перенести, если бы не тѣ тысячи нитей всякихъ пустяковъ, которыми мы сами себя опутали и изъ-за которыхъ каждый изъ насъ "свѣту божьяго солнца не радъ". Совлечь съ себя эту паутину, порвать съ условностями, дать выходъ своему "я" на волю, – "и сейчасъ же сводъ неба раздвинулся бы, вода стала бы прозрачнѣе и плескала бы звучнѣе, струйки весело зазвенѣли бы и заговорили въ гладкомъ пескѣ, солнце стало бы ярче и теплѣе и послышалось бы много новыхъ звуковъ, живыхъ и смѣлыхъ, которыхъ онъ до этого не замѣчалъ".

Но Паша, какъ и тысячи тысячъ изъ насъ, не въ силахъ совлечь съ себя ветхаго человѣка, въ котораго его успѣли преобразить и семья, и шкода, и погибаетъ жалкимъ образомъ, возбуждая справедливое и искреннее сожалѣніе въ секретарѣ полицеймейстера, къ которому онъ явился послѣ преступленія: "Бѣдный мальчикъ!.."

Да, истинно бѣдный, но, право, не бѣднѣе тѣхъ, что "вызубрили" все требуемое для "тепленькаго мѣстечка", которое исковеркало имъ душу, изсушило сердце и превратило въ живыхъ мертвецовъ, безъ воли, безъ желанія и проблеска радости.

Но – это между прочимъ. Авторъ въ дальнѣйшихъ разсказахъ даетъ намъ новые образцы разбитыхъ безъ вини жизней. Таковъ конокрадъ Купріянъ, такова взбунтовавшаяся Саша (повѣсть "Бунтъ"), таковъ прапорщикъ Гололобовъ, и докторъ ("Смѣхъ"), и другіе герои разсказовъ, которые не могутъ уже, не въ силахъ выбиться для настоящей жизни изъ узилища жизни дѣланной, условной и гнусной по своей дикости и безсмысленности.

Отсюда трагедія каждаго изъ нихъ. Все, что въ нихъ есть человѣческаго, прекраснаго и добраго, не находитъ примѣненія въ жизни, выпавшей на ихъ долю. Напротивъ, все извращенное, навязанное внѣшними силами, все чуждое имъ по существу, по складу ихъ личности, торжествуетъ. Въ борьбѣ ихъ скрытой сущности съ этимъ внѣшнимъ ихъ существомъ они и погибаютъ, какъ "бѣдный мальчикъ" Паша, котораго уже послѣ преступленія пожалѣлъ секретарь полиціи, но никого не нашлось, кто пожалѣлъ бы его до преступленія, кромѣ старика-рыболова.

Вотъ Купріянъ-конокрадъ. Онъ "съ измальства мыкается… Ну, двѣнадцати годовъ съ батькой первую лошадь свели… У насъ всѣ такъ… Еще дѣдъ промышлялъ, потому нѣтъ никакой возможности, земли мало, да и ту хоть брось!" Но онъ – коренной земледѣлецъ, земля его тянетъ: "такъ бы и взрылъ всю землю, и чтобъ зеленя, зеленя пошли кругомъ". Ему на мужиковъ "завидно". Онъ сильный, ловкій и сердечный человѣкъ, какъ и всѣ сильные, простые и здоровые люди. Онъ сходится по любви съ "солдаткой", жалѣя ея "сиротство", и когда приходитъ со службы-мужъ, не хочетъ ее покинуть, втайнѣ надѣясь спасти ее и сына отъ "смертнаго" боя мужа. Эта надежда и губитъ его: крестьяне ловятъ его на свиданіи съ любимой женщиной и, какъ конокрада, убиваютъ.

Трагическая красота этого разсказа еще усиливается выясненіемъ такой же пришибленности и подавленности личности и остальныхъ людей, противъ которыхъ выступаетъ Купріянъ. Соперникъ – мужъ, по существу вовсе не звѣрь, онъ такой же крестьянинъ, тяготѣющій къ землѣ, какъ и Купріянъ. Въ солдатчинѣ онъ не забылъ ни жены, ни дома, и хотя "за пять лѣтъ солдатчины Егоръ Шибаевъ совершенно отвыкъ отъ жены, но, тѣмъ не менѣе, хорошо помнилъ, что въ деревнѣ у него осталась жена, и хотя самъ, какъ всякій солдатъ, жилъ съ другими женщинами, онъ твердо вѣрилъ въ несокрушимость своихъ правъ надъ женой… Вспоминать о женѣ ему было всегда пріятно не потому, чтобы онъ ее любилъ, а потому, что онъ чувствовалъ себя солиднѣе, имѣя жену и домъ… Въ городѣ и солдатчинѣ, онъ совершенно забылъ деревню и его не тянуло туда, но когда поѣздъ двинулся и понесся по чернѣющимъ распаханнымъ полямъ съ кучками гнилого навоза и черными грачами, разгуливающими по межамъ, хорошее, радостное и оживленное чувство пробудилося у него въ душѣ, и онъ уже по цѣлымъ часамъ глядѣлъ въ окно вагона на безконечныя сѣрыя равнины, затянутыя сѣрой завѣсой дождя и сливающіяся на горизонтѣ съ такимъ же сѣрымъ небомъ. Все то грязное, скверное и безтолковое, что насадила ему въ душу безсмысленная, непонятная его мужицкому уму и сердцу, солдатская жизнь, разомъ исчезло, уступивъ мѣсто сначала безотчетно радостному настроенію человѣка, приближающагося послѣ долгаго отсутствія къ роднымъ мѣстамъ, а потомъ и дѣловымъ соображеніямъ хозяина-мужика, проснувшагося въ немъ, несмотря на колоссальную величину той мерзости, разврата и лѣни, которая нашла на него въ казармахъ". Его мечты о жизни по хорошему сразу наталкиваются на неприглядную дѣйствительность: жена "связалась", да еще съ конокрадомъ. Дальнѣйшее естественно вытекаеть изъ этого столкновенія вѣковыхъ взглядовъ на жену, какъ на собственность, съ разбитыми мечтами о хорошей жизни и еще съ чѣмъ-то, внезапно съ острой болью пробудившемся въ немъ. Избивъ жену до полусмерти, "онъ опустилъ голову на локоть и зарыдалъ, чувствуя, что испорчено навсегда и еще что-то хорошее, чего онъ и самъ не сознавалъ", и что можно назвать личнымъ достоинствомъ, что придавало ему въ собственныхъ глазахъ вѣсъ и значеніе – уваженіе къ себѣ не какъ къ солдату, унтеръ-офицеру, не къ мужику-хозяину, а къ человѣку, мужу и отцу. Забитая личность проснулась и въ немъ, но уже поздно и безъ пользы для него и для окружающихъ.

Трагедія проснувшейся личности еще ярче очерчена въ лучшемъ, по нашему мнѣнію, произведенія г. Арцыбашева, въ повѣсти "Бунтъ". Это дѣйствительно бунтъ "на днѣ". Саша одна изъ обычныхъ жертвъ "общественнаго темперамента". Какъ она ни забита и унижена, но въ ней еще теплится искорка личности, не желающей примириться съ невозможностью выбиться, отстоять себя, и она взбунтовалась противъ жизни. Она молода, красива, здорова, и когда ея подруга погибаетъ отъ обычной, въ ихъ положеніи "случайности", Саша не выдерживаетъ. "И всегда-то такъ" – эти страшныя олова подымаютъ со дна души всѣ силы личности, жаждущей жить, бороться, отстаивать свое "я". Весь ужасъ ея положенія освѣщается какъ молніей одной ясной, до боли яркой мыслью, что она, Саша, не человѣкъ, а вещь, хуже вещи… "Мы что тутъ?.. Такъ… падаль одна! Живемъ, пока сгніемъ… А другіе же живутъ… свѣту радуются"… Разъ проснувшаяся личность уже не можетъ терпѣть прежнее, Саша иди должна покончить съ собой, какъ ея подруга, иди уйти. "Куда? Тамъ видно будетъ. Уйти бы только!.." Но надежда на новую лучшую жизнь не оправдалась. Тѣ тысячи нитей общественныхъ условій, въѣвшихся въ душу каждаго, опутывающихъ насъ какъ паутиной, невидимой и тѣмъ болѣе крѣпкой, не даютъ ей выбиться со дна, развернуть своихъ силъ, проявить то прекрасное, человѣчное, что есть въ ней, и тянутъ ее назадъ. Она хочетъ жить, "свѣту радоваться", а ее приспособляютъ къ уходу за больными, приковываютъ къ разлагающейся отъ рака несчастной больной, требуютъ терпѣнія, смиренія, покорности. Но и противъ этого она не возстала бы, если бы видѣла цѣль впереди, хотя какое-нибудь утѣшеніе въ сознаніи, что это ее дѣдаетъ снова человѣкомъ, такимъ какъ всѣ. Она любитъ, впервые любитъ настоящей чистой любовью, для которой не одно ея тѣло нужно, но и душа, какъ она думаетъ и вѣритъ. И въ этомъ чувствѣ она получаетъ самый важный и чувствительный для нея ударъ. Студентъ, который, поддавшись порыву, помогаетъ ей выбраться на поверхность, не можетъ спасти ее, потому что все противъ него – и его семья, и онъ самъ, смутно понимающій, что ему не отдѣлаться отъ особаго взгляда на "этихъ женщинъ". Саша снова "бунтуетъ", на этотъ разъ безповоротно, противъ всѣхъ. "Чортъ съ вами со всѣми!" и кидается, какъ въ омутъ "на дно", откуда порывъ вынесъ ее было на поверхность на одну только минуту, чтобы затѣмъ кинуть туда уже навсегда. Этотъ двойной бунтъ личности, по истинѣ, настоящая пощечина лицемѣрному обществу, въ которомъ все приспособлено для гибели души и нѣтъ средствъ для помощи, для спасенія личности, которой въ борьбѣ остается разсчитывать только на себя. У кого не хватаетъ силъ, тотъ долженъ тонуть какъ Паша Тумановъ, Купріянъ, Саша и тысячи имъ подобныхъ. Таковъ безотрадный выводъ, самъ собою вытекающій изъ исторіи ихъ разбитыхъ существованій.

Читать дальше