Александр Лурье - Зеркало тролля, или «Правда» о драконе

где её прирождённое место. А ведь в первой трети века ей достаточно наглядно показали «что такое хорошо и что такое плохо», подкрепив демонстрацию убедительными примерами. Те в зазеркалье, кто выжили, научились лизать, кто за страх, а кто и за совесть. Даже вылизывание Тролля может стать предметом прикладного искусства — тут главное найти для себя подходящее оправдание: мол, если не я, то кто же; или — лучше я, чем кто-нибудь другой; или — настоящий мастер и здесь найдёт место для творчества, может быть, в конце концов, Тролль под нашим воздействием переродится, скажем в горного оленя или в белого медведя (?); или — главное, чтобы не было войны и т. д. И, как уж принято, не было этим лизунам «числа и клички».

С другой стороны, была небольшая, но достаточно мощная группа, последовательно отрицавшая коллаборационизм первой и вслух утверждавшая, что то, что у нас есть — Тролль и никаким вылизываниями его в белого лебедя не превратить, что дурно-де лизать Тролля и т. п. Ну и как водится, были третьи, предлагавшие: «А давайте представим себе, что Тролля нет вообще или что для наших размышлений он никакой роли не играет!»

Когда Тролль отошёл в мир иной (интересно, а что является миром иным для Тролля, если он всё же не понарошку смертен?), все три составные части Зазеркалья остались в полнейшем недоумении; для первых во всём гнусном критическом реализме встал вопрос: кто же будет теперь кормить, холить и лелеять — исчез ведь не просто Тролль как объект вылизывания, а смысл жизни! Аналогично подрастерялись и диссиденты — бороться—то уже не с кем, а что делать после борьбы они как-то не часто задумывались, не очень-то и в победу верилось. Даже третьи, божьи одуванчики, всполошились: «Мы ведь только предполагали , что тролля нет». Одно дело кажущееся отсутствие тюремных стен, а другое — реальное пробуждение на пронизанной холодным ветром свободе.

Неудивительно, что крыша поехала у всех в одночасье; Зеркало как традиционное и преемственное осмысление потока Времени разбилось, ибо не стало ни традиции, ни преемственности, ни осмысления и, главное, времена смешались, перепутались причины и следствия, от привычной и налаженной мясорубки остались груды неопознаваемых обломков. Потихоньку зазеркальцы, фантасты и реалисты, начали пытаться выстроить свою, новую и непротиворечивую модель Времени, ибо без него какое же это Зазеркалье?!

И начались бессильные попытки составить из старой рухляди, новый альтернативный компендиум, новую «энциклопедию русской жизни» — свернуть всю драную и линялую от бесконечных стирок и перелицовок ткань назад, к Пушкину, запихать его самого в лохмотья и развернуть затем заново — скатертью-самобранкой. Ан не выходит, и ковёр-самолёт из рванья не выходит, и не может выйти; ибо не дано объять эпигонским умишком необъятное, а возможно лишь упростить его «под себя» да и под шумок обгадить — для специфического вкусового эффекта. Ведь как хочется провозгласить окончательный и необратимый конец русского Зеркала со своим именем на могильной плите — мол, начало, оно, конечно, пушкинское, а вот последнее слово — моё, пупкинское!

Подобное подведение итогов действительно свидетельствует, что этап кончился, традиция ушла в подземное русло и на повестке дня — только смерть. Эта Зеркало, это общество, эта страна были живы одним — Троллем. Они любили его и ненавидели, приносили ему жертвы и проклинали его. Ничего у них не было, кроме Тролля и сами они были Троллем. И когда Тролль сдох, вместе с ним ушла часть их жизни, их души (у кого побольше, у кого — поменьше) и утрата эта — невосполнима. Но в сердце у каждого — осколок Зеркала Тролля и пока эти осколки не потускнели, не измельчились и не рассосались, образ Тролля всегда будет виднеться, как привидение, в этом Зеркале, над этим обществом с его ностальгией по «прелестям кнута», над этой страной, изнывающей без Хозяина-Тролля.

Пока осколки Зеркала целы, Тролль ещё не вполне мёртв, он просто прячется за всеми углами сразу и терпеливо ждёт возможности воплотиться. Атмосфера поминок по Троллю и его наследию развеется только в том случае, если будет делаться что-нибудь посущественнее ностальгических садо-мазохистских воспоминаний о покойном: мол, оно конечно, покойный был крутенёк, но были ведь и у него хорошие черты. Да и вообще было в нём что-то народно-былинное, изначально-коренное, посконно-сермяжное — как же не простить всё ему, Троллю-милостивцу, не всплакнуть и не утереть светлую слезу: мог ведь и вовсе в лагерную пыль стереть, а однако ж помиловал.

Дракона не победить одним решительным наскоком пластической хирургии и не одолеть в кратчайшее время ударными темпами , чтобы отчитаться и поставить «галочку», слишком много всякого понаросло из его зубов. Выдавливать из себя — и если бы раба! — Тролля надо по капле и ежедневно; так чтоб до конца и с гарантией, не рассчитывая на «чудо-нож от всех болезней» и на то, что «Запад нам поможет». Помогут в лечении чумы, а не вшей; правда и завшиветь иногда удаётся до полного очумения.

Пока «плодоносит то чрево, что выносило гада», пока выходцы из драконьих зубов безнаказанно пользуются легендарной забывчивостью остального населения, необходимо провести окончательный и безусловный знак тождества между двумя социализмами — советским и нацистским и не пребывать более в баюкающем самообольщении, что, мол, наши подлецы — молодцы, а ваши молодцы — подлецы. Увы и ах, одного поля ягоды; так называемые «неоспоримые достижения» обоих государственных укладов, будь то отсутствие безработицы, рост уровня жизни, национальной гордости и уверенности в завтрашнем дне, советская тяжёлая промышленность и немецкие автобаны, напрочь перечёркиваются миллионами жертв, лагерями смерти во славу торжествующей идеологии, Гиммлером и Берией, Сталиным и Гитлером. До тех пор пока это не станет не только очевидно, но и впечатается в сознание всех и каждого — Тролль жил, жив и будет жить…

В развитом «совке» сложно вовсе запретить неполное или неявное слияние в экстазе всех слоёв общества. Великое достижение «оттепели» — единый порыв охватывает каждый слой по отдельности и по разным поводам. Более того в неизъяснимой милости разрешаются даже несколько девиантные формы стремления к светлому будущему, как-то: клубы самодеятельной песни (КСП), советский рок (СР) и клубы любителей фантастики (КЛФ). Разумеется, с проведением подвижной демаркационной линии между ними и диссидентством. Видимо, даже тоталитарному государству на определенном этапе становится трудно контролировать то, о чём и как люди мечтают, и что они поют после демонстраций.

Читать дальше