Север Гансовский - Фантастика действия

«Что нового известно науке о загадка мифической Атлантиды?»

«Действительно ли процессы, протекающие в микро- и макромире, в чем-то сходны?»

«Кто был автором первого научно-фантастического произведения?»

«Неужели когда-нибудь могут возникнуть конфликты между роботами и людьми?»

«Почему у нас так мало фантастических фильмов?»

Каждый день из бурного потока редакционной почты (15 тыс. писем в год!) извлекаются письма с подобными вопросами. Такой повышенный интерес к научной фантастике далеко не случаен. В век лазеров, электроники, космических полетов вопросы научного предвидения, моделирования облика грядущего стоят необыкновенно остро. Естественно, что самые интересные ответы на них дает отрасль художественной литературы — научная фантастика. Сегодня у любителей и почитателей ее в нашем журнале знаменательное событие!

Журнал «Техника — молодежи» открывает

КЛФ — КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ФАНТАСТИКИ

Заседания клуба ведет писатель-фантаст Север Гансовский, знакомый читателям по популярным книгам «Шаги в неизвестное», «Шесть гениев» и др. Члены клуба — многие миллионы наших читателей. На страницах КЛФ можно будет не только получить ответ на любой «фантастический» вопрос, но и посоветоваться (написал 5 рассказов. Начинать ли 6-й?); предложить интересную идею (а что, если один из камчатских вулканов перенести на о. Врангеля — расплавить полярные льды?); высказать категорическое мнение (считаю, что писатель-фантаст А — интересный, В — неинтересный) и т. д.

Помимо литературной консультации и ответов на вопросы, КЛФ будет проводить различные конкурсы, информировать читателей о новых интересных произведениях фантастов в нашей стране и за рубежом, освещать важнейшие тенденции развития жанра и т. д.

Итак, ждем ваших вопросов, гипотез, размышлений! А пока они еще не пришли к нам, Север Гансовский комментирует только что закончившийся конкурс на рассказ по трем рисункам.

Скажем прямо, три рисунка, «три короткие вспышки замысла художника» поставили участников нашего соревнования в нелегкое положение. Вместить на двенадцати страницах столько событий — дело сложное. Тем больше чести тому, кто не отступил перед трудностями, взявшись за перо.

Толстая папка, лежащая на редакционном столе, позволяет говорить не только о присланных произведениях, но и поставить на обсуждение некоторые проблемы любимого жанра.

Фантазия может быть беспредельной и двигаться в любом направлении только до той минуты, когда автор начал свой рассказ либо повесть и определил главную цель сочинения: едва лишь это сделано, автор уже связал сам себя, его вымыслы должны теперь подчиняться главной теме произведения, и что-то приходится отсекать. Пустившись фантазировать, автор должен сразу начать обусловливать свои фантазии и придавать им внутренние закономерности, внутреннюю логику. При этом ему необходимо одновременно озабочиваться тем, чтоб подводить структуру и логику своих выдумок под такие законы. с которыми мог бы согласиться и читатель. Зачем? Только тогда читатель станет верить автору, а литературное произведение «работать». Вспомним «Машину времени». Уэллс не просто разделил мир воображенного будущего на элоев и морлоков, а подвел это разделение под те законы, которые были знакомы тогдашнему читателю по современной ему капиталистической действительности. Именно оттого повесть так художественно прекрасна, оттого со смешанным чувством презрения и жалости мы глядим на легкомысленных элоев, с ужасом — на кровожадных обитателей подземелья. Фантазия здесь структурна, различные ее элементы появляются перед нами не в виде каприза, а обусловленными очевидными для всех закономерностями.

Вооружившись этими соображениями, вынем из папки рассказ «Необходимость» Т. СМИРНОВА из Архангельска. Над Землей останавливается загадочный звездолет. Космонавты Сергеев и Костров проникают туда и убеждаются, что корабль вроде бы покинут своими обитателями. На десяти (10!) страницах следует описание того, что увидели земляне, а затем Сергеев с Костровым удаляются, оставив анонимным гостям фильм о земной жизни — тут есть и дельфины и статуи а пустыне.

Но что же это за чудеса, которые составляют главное содержание рассказа? Их много. Тут и зеленоватое вещество некоего искусственного мозга, и розовые экраны, где сами собой нарисовываются таинственные знаки, и всякие «конусообразные» приборы, и «овальные» пульты. Все это неплохо описано — у автора есть слог и выдумка, и все это, увы, ни к чему не ведет. Почему?

Потому, что есть пульты и экраны, но нет образа чужой, внеземной цивилизации. Потому, что отдельные фантастические элементы в описании звездолета не соотнесены между собой и не создают никакой структуры. А поскольку нет образа, то все делается необязательным. Мы чувствуем, что «конусообразный прибор» мог бы быть спиралеобразным, «розовый экран» — зеленым или вообще не существовать. Мы замечаем, что за этими вымыслами ничего не стоит, интерес гаснет, и рука уже вяло переворачивает страницу, хотя и неплохо литературно сделанную.

С этим же недостатком мы сталкиваемся в рассказе А. ПАПАХОВА из Ленинграда, Ю. КАРЕЛЬСКОГО на Вологды и многих других. Вывод таков: если в произведении именно фантастическая часть является главной, то эта фантазия не имеет права механически складываться из отдельных, поодиночке навербованных чудес и выдумок, а обязана составлять нечто единое, стройное, образ, да еще основанный на очевидных для нас закономерностях. Рисуя деталь, имей в виду целое.

Можно ли достигнуть такого? Конечно. Вот, скажем, давний рассказ Аркадия и Бориса Стругацких «Благоустроенная планета». Тут тоже много чудесного: медоносный зверь, странные птицы и т. д. Но каждый элемент этой фантастической картины существует не сам по себе в качестве ни с чем не соотнесенной выдумки, а повествует о вполне определенном явлении — о цивилизации биологической.

С понятием границ фантазии, которая в общем-то далеко не безгранична, связан вопрос о соотношении науки и фантастики. Извлечем из папки еще один рассказ — «Поэму» Л. ШТЕЙНА (Ленинград) и рассмотрим его. Над Землей повисает загадочный корабль, и все попытки приблизиться к нему терпят крах. Тогда Большой Совет посылает и чужому звездолету особого робота, сконструированного в прошлом для неких нужд, но затем пролежавшего сотню лет в ящике на складе. Роботу — его зовут Уэн — удается связаться с гостями, и свои впечатления он передает людям в специально сложенной им для этого случая поэме, которая оценивается современниками как более высокая, «чем Гомер и Шекспир». (Тут уж приходится верить современникам на слово, поскольку автор цитирует, видимо, не лучшее.)