Михаил Меньшиков - ПИСЬМА К РУССКОЙ НАЦИИ

А было время, когда мы не отступали, а наступали. Это было в золотой XVIII век, когда у нас водились сильные характеры – и на поле брани, и на дипломатическом поприще. Откуда же брались эти характеры? Ведь у нас никогда не было школы, основанной на идеях Коменского, Песталоцци, Гербарта, Фрёбеля. Правда, но у нас все-таки была кое-какая школа, более родственная германской, чем нынешняя наша школа. Русское характеры воспитывались в старой религиозной и патриотической семье, и если не от учителей, то от родителей дети слышали внушения долга, верности, чести, любви к отечеству и презрения ко всему дурному. Домашние и школьные учителя того времени были настолько религиозными, что невольно передавали эту черту и воспитанникам своим. Вот почему Суворовы, Кутузовы, Багратионы, Румянцевы не знали, что такое поражение. Вот почему екатерининские дипломаты находили в своей душе гордое чувство уважения к своему народу и потребность постоять за его интересы. Чтобы понять, почему мы двадцать лет назад сдались немцам в Берлине, а десять лет назад сдались японцам в Портсмуте, достаточно вспомнить, что под конец прошлого века и к началу нынешнего к верхам чиновной власти подобралось поколение, воспитанное в 1850-е и 1860-е годы. То была эпоха писаревщины и базаровщины, когда евангелием русской жизни служило «Что делать?» Чернышевского. Я не ставлю знаменитый роман ниже современных «Ключей счастья» г-жи Вербицкой, но позволю себе спросить: что же будет с Россией, когда посеянные в наше время «ключи счастья» через несколько десятилетий взойдут?

6 марта

11 марта

Безобразные выходки киевских и львовских мазепинцев не останутся бесследными. Волна предательства, прокатившаяся по России в виде более или менее наглых украиноманских манифестаций, всколыхнула русское общественное сознание и возбудила вполне уместную тревогу. Опровержения г-на Суковкина, киевского губернатора, едва ли в состоянии рассеять эту тревогу, ибо наперекор опровержениям нашлись десятки киевлян, готовых удостоверить факт преступной демонстрации. Г-н Суковкин как губернатор лицо столь же ответственное, сколь заинтересованное в том, чтобы в его городе не произошло названного чудовищного происшествия. При всей служебной добросовестности он едва ли в состоянии отнестись к данному событию вполне объективно. Г-н Суковкин со слов подчиненных ему полицейских властей официально утверждает, что сообщения «Нового времени» неправильны, между тем другое официальное лицо – член Государственной Думы Лелявский категорически заявляет, что эти сообщения совершенно правильны. Он в разгар происшедшего был в Киеве, он «от лиц весьма уравновешенных и спокойных» слышал сообщения, что они были очевидцами безобразий и слышали позорные крики: «Долой Россию! Да здравствует Австрия!» Телеграммы «Нового времени» г-н Лелявский прочитал позднее и увидел, как они совпадали со всем слышанным им в Киеве. При таком серьезном разноречии официальных данных с неофициальными, безусловно, требуется официальная же проверка каким-нибудь третьим способом, и эта проверка, по слухам, уже ведется.

Как бы ни были нравственно ничтожны негодяи, дерзнувшие оскорбить великое свое отечество в публично-мятежном бесчинстве, они должны быть разысканы и наказаны. Закон не должен бездействовать, ибо если оскорбление государства есть государственное преступление, то безнаказанность его явилась бы преступлением самого государства. У нас, лояльных русских граждан, нет иного правительства, кроме существующего, и потому мы на него именно возлагаем все наши надежды и всю ответственность перед родиной. Нельзя смотреть сквозь пальцы на мазепинские выступления – их нужно беспощадно наказывать, истребляя ядовитое семя в его всходах и самых корнях. Это относится не к одной лишь преступной выходке киевских мазепинцев, поддерживаемых жидами, поляками и кавказцами. Перуны вооруженной законом власти должны поражать государственную измену на всем пространстве ее досягаемости…

Бесспорно, одна ласточка не делает весны, и если бы в России действовала одна шайка предателей, она не могла бы возбуждать большой тревоги, но в последнее десятилетие выяснилось весьма широкое распространение мазепинства, опирающегося на две базы – на денежную поддержку Германии и на самую разнообразную поддержку Австро-Венгрии. При таком положении дел безумно было бы не придавать значения величайшей из опасностей, теоретически возможной для России и уже готовящейся. Если речь серьезно зайдет о разрушении единства русского народа, то это такая беда, ради предотвращения которой выгоднее вести ряд кровопролитнейших войн, нежели примириться с ней. Я хочу сказать, что если бы план немецких империй использовать мазепинский сепаратизм был поставлен как практическая задача, то, не дожидаясь ее решения, мы должны были бы воевать и с Германией, и с Австрией как с врагами, ведущими минный подкоп под наше государственное здание. Пока до этого дело не дошло, все-таки следует начать самую деятельную и непримиримую борьбу со сравнительно бессильными проявлениями мазепинства в самой России. Не дожидаться же, господа, когда бессильное сделается могучим и уже неодолимым. Мы во всем убийственно опаздываем, зевая да почесывая в затылке, но есть несчастья, присутствие которых должно сдувать самую мертвую дремоту. И маленький поджог, и маленькая течь на корабле, и маленькая груда камней поперек рельсов, и маленькая доза яда – все это не такие явления, чтобы ждать разгара их последствий…

Кроме правительства, на котором лежит священный долг организации народной обороны, пора, мне кажется, вникнуть в мазепинскую измену и русскому обществу, в особенности великорусскому. Я вполне искренне верю общерусскому патриотизму многих образованных малороссов и большинства малороссийского простонародья. Между теми и другими я встречал таких одушевленных и стойких носителей имперской нашей идеи, что дай Бог очень и очень многим великороссам подняться до этого высокого уровня. Но исключения все-таки не составляют правила – общее же правило таково, что большинство «хохлов», считая себя русскими, недолюбливают «москалей» и довольно равнодушны к всероссийской идее, представительствуемой главным образом великороссами. К чему неравнодушны хохлы, и часто до пламенного обожания, так это к своей Украине – ее одну они называют «Украйна-маты». Хотя через тридцать девять лет минет уже три века объединения Великой и Малой Руси, но так как и московское, и петербургское правительство не отличалось широкими историческими горизонтами и не заглядывало в даль веков, то вместо быстрого слияния областей в одной великой культуре (что почти удалось первым Рюриковичам) получилось скорее закрепление бытовых различий и расхождение народных культур. Только со времен Екатерины II началось заметное влияние великорусской государственной культуры на Малороссию. В век Гоголя оно достигло своего апогея, но при Императоре Николае I уже зародилось украиноманство в ряду других инородческих сепаратизмов и революционных течений. У нас проделали с украиноманством весь, так сказать, бюрократический ритуал борьбы со злом. Ритуал таков. Заметив зло, если оно совсем незначительное, его так или иначе подавляют. Но если зло оказывается сложное и страшное по своим последствиям, то у нас делают вид, что ничего не заметили. В упорном игнорировании зла проходят десятилетия, но наступает время, когда ало начинает выпирать из почвы, теснить и наступать. Тогда чаще всего теряют голову и идут на уступки. Все эти этапы были пройдены и мазепинским движением, не раз возобновляясь.