Михаил Меньшиков - ПИСЬМА К РУССКОЙ НАЦИИ

В стихотворении "Деревня" юноша Пушкин высказал едва ли свое личное, вынесенное из жизни мнение о русской деревне: воспитываясь до восемнадцати лет в Царском Селе, Пушкин в тот период еще почти не знал деревни. Приехав туда, он привез с собою мнение готовое, великосветское, сентиментально-революционное, сложившееся, как мода, под давлением не нашей, а французской жизни. Вспомните, что сама Екатерина вела переписку с философами революции и называла себя республиканкой. Молодой Пушкин, попав в русскую деревню, взглянул на нее, естественно, глазами своего воспитания и круга. Но крайне любопытно то, что даже в этом стихотворении, написанном, может быть, для либерального аттестата, Пушкин не мог не отметить очень важной стороны крепостного быта. "Цветущие нивы", "сей луг, уставленный душистыми скирдами", "на влажных берегах бродящие стада, овины дымные и мельницы крылаты; везде следы довольства и труда". Вот она, правда поэтического творчества, - при крайней тенденции оплакать "рабство" совсем нечаянно выскочило также и "довольство".

Но оставим "Деревню", стихотворение 20-летнего Пушкина. Посмотрим, как отзывался о крепостном праве тот же Пушкин 34-летний, то есть человек вполне политически зрелый и вдобавок проживший в деревне, хотя и невольно, целые годы. Прочтите его заметки "Александр Радищев", "Мысли на дороге", "Разговор с англичанином о русских крестьянах". Радищев в своей знаменитой книге не сказал ничего нового о деревне: он лишь повторил крайне бездарно и длинно то, что юноша Пушкин изобразил в "Деревне" гениальными стихами. Как же отнесся Пушкин к книге Радищева?

Пошлость преувеличения

"Сетования на несчастное состояние народа, на насилие вельмож и пр. преувеличенны и пошлы, - говорил Пушкин. - Порывы чувствительности, жеманной и надутой, иногда чрезвычайно смешны... Он (Радищев) как будто старается раздражить верховную власть своим горьким злоречием: не лучше ли было бы указать на благо, которое она в состоянии сотворить? Он поносит власть господ как явное беззаконие: не лучше ли было предоставить правительству и умным помещикам способы к постепенному улучшению состояния крестьян?" Между прочим, Пушкин замечает в одном месте, что уже тогда, в начале 1830-х годов, шло "обеднение русского дворянства, происшедшее частью от раздробления имений, исчезающих с ужасной быстротой, частью от других причин". Прошу читателя запомнить это свидетельское показание Пушкина. Задолго до крестьянской реформы, за тридцать лет до нее, дворянские имения исчезали с "ужасной быстротой". Крепостное право не удалось в России и видимо разрушалось: к концу 1850-х годов большинство крестьянских "душ" принадлежали уже не помещикам - они были заложены у казны, совершенно как теперь заложены и перезаложены в казенном банке дворянские земли.

"Власть помещиков, - пишет Пушкин, - в том виде, как она теперь существует, необходима для рекрутского набора. Без нее правительство в губерниях не могло бы собрать и десятой доли требуемого числа рекрутов. Вот одна из тысячи причин, повелевающих нам присутствовать в наших поместьях, а не разоряться в столицах под предлогом усердия к службе, но в самом деле из единой любви к рассеянности и чинам".

Из этих кратких строк достоверного свидетеля рвется, как молния, истинная причина падения крепостного права. Для последнего нужны не только крепостные крестьяне, но и помещики; крестьяне нашлись, но не нашлось дворян, чтобы сидеть в деревне. Как только раскрепостили дворян от их государственных обязательств, они целыми массами потянулись в города, чтобы развлекаться и выслуживать чины. В историческом двучлене "барин + мужик" выпал барин и подменен был или мужиком же - старостой, или бурмистром-инородцем (немцем, латышом, поляком и т. п.). Естественно, что названный бытовой двучлен принял значение, так сказать, иррациональное. Даже в тех случаях, когда в деревнях оставались еще помещики, очень многие из них были из выслужившихся разночинцев, то есть далеко не той нравственной породы, какая была необходима для крепостных отношений.

Из дальнейшего чтения "Мыслей в дороге" вы видите, что Пушкин сочувствует сдаче в рекруты крестьян не в очередь, а по выбору помещиков, смеется над вздохами Радищева о том, что крестьяне не употребляют сахара, и замечает, что квас и баня в каждом дворе - признаки некоторого довольства. "Замечательно, - говорит Пушкин, - что Радищев, заставив свою хозяйку жаловаться на голод и неурожай, оканчивает картину нужды и бедствия такой чертой: "и начала сажать хлебы в печь"". Пушкин присоединяется к мнению Фонвизина, что судьба русского крестьянина счастливее судьбы французского земледельца. Пушкин утверждает, что русский крепостной счастливее даже английского (тогдашнего) рабочего. Описав "ужасы" (не исключая "отвратительных истязаний") английских рабочих, Пушкин говорит: "У нас нет ничего подобного. Повинности вообще не тягостны. Подушная платится миром, барщина определена законом; оброк не разорителен, кроме как в близости Москвы и Петербурга, где разнообразие оборотов промышленности и усиливает и раздражает корыстолюбие владельцев. Помещик, наложив оброк, оставляет на произвол своего крестьянина доставать его, как и где он хочет. Крестьянин промышляет, чем он вздумает, и уходит иногда за две тысячи верст вырабатывать себе деньгу. Злоупотреблений везде много; уголовные дела ужасны. Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского унижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего... В России нет человека, который не имел бы собственного жилища. Нищий, уходя скитаться по миру, оставляет свою избу. Этого нет в чужих краях. Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши, у нас не иметь коровы есть знак ужасной бедности. Наш крестьянин опрятен по привычке и по правилу: каждую субботу он ходит в баню, умывается по нескольку раз в день". Это вовсе не похоже на "рабство".

Повторяя те же мысли в "Разговоре с англичанином", Пушкин заставляет англичанина спросить: "И это вы называете рабством? Я не знаю во всей Европе народа, которому было бы дано более простора действовать". "Но свобода? - восклицает Пушкин. - Неужто вы русского крестьянина почитаете свободным?" Англичанин отвечает: "Взгляните на него: что может быть свободнее его обращения с вами?" и пр. Пушкин именно потому, что он был поэт, великий созерцатель художественной правды как "вещи в себе", придавал огромное значение свободному обращению крестьян с господами и отсутствию даже "тени рабского унижения в его поступи и речи". Какой же, в самом деле, это был раб, если он ничуть не был похож на раба, а был совсем похож на свободного человека? Пушкин справедливо находил, что на Западе (даже в Англии) отношения между высшими и низшими сословиями отличаются гораздо большей унизительностью, доходящей до подлости. Вспомните таких "рабов", как живая Арина Родионовна, и сочиненный, то есть списанный с натуры, Савельич. Могли Пушкин, именно как художник, вникающий в суть вещей, считать подобные отношения рабскими?