Владимир Бушин - Огонь по своим

Можно привести еще немало таких странностей в сочинениях В. Кожинова. Так, в книге «Россия, век XX. 1939–1964», являющейся продолжением той, о которой только что шла речь, в главе «Итоги войны» он писал: «Наших воинов погибло в боях в 1,7 раза больше, чем вражеских, и это объясняется главным образом (!) более высоким уровнем выучки, дисциплины и технической оснащенности армии врага» (с. 128). Тут все неверно. Во-первых, не в 1,7 раза больше, а в 1,3. Это сейчас общепризнано. Во-вторых, автор говорит о войне так, словно она была 3-4-месячным блицкригом, как и планировали немцы. А она длилась почти четыре года. И если в начальную пору, примерно до конца 1942 года, вермахт действительно имел более высокий уровень выучки (опыт двух лет войны в Западной Европе!) и технической оснащенности, то ведь потом все изменилось: мы решительно превзошли врага и в том и в другом. Однако автор настаивает на постоянном и всестороннем превосходстве немцев: «Чтобы убедиться в превосходстве германского воинского мастерства (!), достаточно (!), полагаю, знать следующее. Наши наиболее „результативные“ истребители трижды герои Советского Союза (в таких случаях у нас принято писать Герои. — В.Б.) И. Н. Кожедуб и А. И. Покрышкин сбили соответственно 62 и 59 вражеских самолетов, а в авиации врага имелись 34 летчика, сбивших более 150 („корифей“ — Эрих Хартман — сбил 352)». Это поразительно во многих отношениях! В. Кожинов очень привержен цифрам, его сочинения испещрены ими, он любит их анализировать, сопоставлять, вычислять процент и т. п. Так, говоря о нашем и вражеском наступлении и отступлении, он непременно вычислит и сообщит нам среднюю ежедневную скорость движения. Например, мы узнаем, что от границы до Москвы немцы наступали со скоростью 7 километров в день. Но это не все. Кожинов вычел время, когда враг вынужден был останавливаться, и у него получилось, что наступал он со скоростью 16–17 км в день.

А тут аналитик встретил цифровые показатели одного и того же рода воинского успеха, и видит, что показатель вражеского летчика почти в шесть раз — поразительно! — превосходит показатели наших, и он не говорит свое обычное «необходимо вдуматься», не сомневается, не проверяет, а тотчас принял за истину. У Кожинова была «Энциклопедия Третьего рейха» (М., Локид-Миф, 1996), он неоднократно ссылается на нее. Так вот, даже там статья о Хартмане заканчивается так: «Многие военные историки подвергают сомнению количество сбитых им самолетов» (с. 493). Многие!.. Русского патриота Кожинова, увы, среди них не оказалось…

А ведь следовало бы задуматься хотя бы о том, что, когда началась война, Покрышкину было уже под тридцать — лучший для воина возраст, — он имел немалый летный опыт и воевал с первого дня. А двадцатилетний юнец Хартман попал на войну прямо из училища лишь в августе 1942 года. Но главное в другом: у нас и у немцев были разные системы подсчета побед. Если немецкий летчик сбивал трехмоторный бомбардировщик, ему засчитывалось три победы; если такой бомбардировщик сбили совместными усилиями пять немецких истребителей, каждому летчику засчитывалась победа; засчитывались также самолеты, уничтоженные на земле… Ничего этого у нас не было. Кроме того, у нас требовалось подтверждение и фотоконтроля и очевидца, а если сбитый самолет падал на территории, занятой врагом, то это не засчитывалось. У немцев в начальную пору фотоконтроля не было, и победа записывалась со слов летчика. Все это достаточно хорошо известно. Но ведь вот что самое-то удивительное: уверив себя в том, что немецкие летчики невероятно превосходили наших, Кожинов из этого, так сказать, единичного заблуждения относительно одного-единственного рода оружия сделал вывод о всестороннем и общем превосходстве «германского воинского мастерства», в том числе, разумеется, и полководческого. И вот всему этому верить, не сметь этому возразить?.. Нет, товарищ Кожемяко, это не для нас…

Дальше в этой же книге, произведя ряд сомнительных манипуляций с рядом сомнительных данных, Кожинов делал вывод: «На основе этих цифр сторонний эксперт мог бы прийти к выводу, что в 1941 году имела место не столько война, сколько капитуляция наших войск…» (с. 94). При чем здесь какой-то «сторонний эксперт»? Капитуляция?.. Даже иностранные, даже немецкие генералы и историки ничего подобного не говорили. А как сам-то автор думает? Да точно так же, как придуманный им «сторонний эксперт»: для него вне сомнения «тот факт, что в 1941 году не менее трети наших тогдашних вооруженных сил так или иначе „сдались“ врагу…»

Сдача в плен? Капитуляция? Это произошло 28 сентября 1939 года в Варшаве, 9 апреля 1940 года — в Дании, 3 мая 1940 года — в Норвегии, 14 мая 1940 года — в Голландии, 28 мая 1940 года — в Бельгии, 22 июня 1940 года — во Франции, 8 мая 1945 года — в Берлине. И каждый раз всё было по полной форме — с делегациями обеих сторон, с подписанием соответствующих актов о безоговорочной капитуляции. А у нас ни одна дивизия, ни одна армия не капитулировали, не подписывали никаких актов. Они не сдались, а были взяты в плен — это большая разница.

Но если даже, как пишет Кожинов, «не менее трети наших сил сдались», то ведь оставалось еще две трети. Что же делали эти силы, весьма немалые? Исследователь пишет: «Нередко утверждают, что „остановки“ германских войск, наступавших в направлении Москвы (в конце июля и второй раз — в середине октября), были обусловлены непреодолимостью сопротивления наших войск. Но это едва ли верно» (с. 94). Какая уклончивая форма — «едва ли». По такому вопросу уж в наше-то время историк обязан иметь ясную и твердую точку зрения. Впрочем, мы тут же видим, что это «едва ли» как бы минутная слабость, на самом деле у Кожинова именно твердая точка зрения: «В начале войны наши войска в количественном отношении не уступали германским, но смогли только в очень (!) небольшой мере задерживать продвижение врага на восток» (там же). Так в чем дело? У Кожинова ответ такой: «В августе — сентябре враг перенес центр тяжести своих сил на Украину. В частности, туда переместились (!) танки Гудериана, а с середины октября ему пришлось пережидать распутицу» (там же). Ах, вот оно что! Мешала им только распутица, и ничего больше. Раньше битые немецкие воители дурили головы всему миру: «В сорок первом русским помог генерал Мороз!» А теперь русский патриот завербовал в наши союзники еще и генерала Распутицу. Да разве распутица, как и мороз, не мешали и Красной Армии, допустим, маневрировать и подтягивать свежие силы? Это исследователя не интересует. А что касается Гудериана, о котором у нас почему-то ужасно любят говорить, словно он был единственный в танковых войсках вермахта, то его 2-ю танковую армию действительно «переместили» на Украину, но как только 19 сентября немцы захватили Киев, эту армию опять «переместили» в группу армий «Центр», которой командовал генерал-фельдмаршал фон Бок, и в декабре она была разбита под Тулой. В своих «Воспоминаниях солдата» он писал: «Наступление на Москву провалилось. Все жертвы и усилия наших доблестных войск оказались напрасны. Мы потерпели серьезное поражение».