Яков Миркин - Правила неосторожного обращения с государством

Мисси — 24 года. Как бы это объяснить родителям? Жизнь — как то, что жжется. Жизнь — как детские теории. Жизнь — во имя. Жизнь — еще не найденная, легко слагаемая. Жизнь, когда опыта боли еще нет. Жизнь — святая, жертвенная. В жизни есть ужас, подлежащий искоренению. Без этого она невыносима. Я — подлежащее. Я — долженствующее. Я, я, я! В святом товариществе — я.

Детство и юность — как узаконенное сумасшествие. Особенно — в оспенном, чумном государстве.

Партийная кличка — Генриетта. Какой Генриеттой она себя воображала? Французской? Английской? Героиней из романа? Ответа нет.

Какой она кажется? Замужней. Готовя теракты, снимают квартиры на двоих. А еще? «Всегда радостная, оживленная и светлая» [11] Савинков Б. В. Воспоминания террориста. Репринт с издания; Харьков: «Пролетарий», 1926 г. Vermont, Benson: Chalidze Publications, 1986. С. 275. . В своем грозном, божественном терроре — у нее не получалось ничего.

«Взорвалась при разоружении снаряда, присланного для переделки». Это то, что написала сама.

А вот Савинков: «Разряжая <���…> бомбу, сломала запальную трубку. Запал взорвался у нее в руках. Она потеряла всю кисть левой руки и несколько пальцев правой. Окровавленная, она нашла в себе столько силы, чтобы <���…> выйти из дому и, не теряя сознания, доехать до больницы» [12] Там же. С. 209–210. .

Из обвинительного акта: квартира в Замоскворечье, 15 апреля 1906 года, там найдены, кроме оторванных женских пальцев, «сверток с 2 пакетами гремучего студня, весом около 5 фунтов; 4 стеклянных трубочки с шариками, наполненными серной кислотой, с привязанными к трубочкам свинцовыми грузиками; две цилиндрической формы жестяных коробки с укрепленными внутри капсюлями гремучей ртути; две крышки к этим коробкам; одна закрытая крышкой и залитая парафином… коробка, представляющая из себя… вполне снаряженный детонаторный патрон; крышка от жестяного цилиндра и деформированный кусок жести, коробка со смесью из бертолетовой соли и сахара, два мотка тонкой проволоки; 10 кусков свинца; медная ступка; аптекарские весы и граммовый разновес; записная книжка с условными записями и вычислениями; три конфетных коробки, сверток цветной бумаги; два мотка цветных тесемок; пучок шелковых ленточек; фотографическое изображение вице-адмирала Дубасова и несколько номеров московских и петербургских газет» [13] Там же. С. 211–213. .

За эту фотографическую карточку Мисси, пойманную в больнице (она смогла добраться туда сама), приговорили к смертной казни. Дубасову раздробило ступню (23 апреля), его адъютант был убит, кучер ранен, бомбометатель погиб, мама Мисси покончила с собой, а ее папа — генерал от инфантерии — вторым только прошением на имя его величества добился замены смертной казни десятью годами каторжных работ.

— Дорогие мамочка и папочка! — писала она в открытках из-за границы. В Берне и немецком Галле училась врачевать. В Женеве — делать взрывчатку. В Париже — гулять по Булонскому лесу. В Варшаве и Москве — казнить. Но только путалась под ногами и так никого и не казнила.

Отчего дети, только вышедшие в жизнь, сходят с ума? Почему, пробиваясь к свету и смыслу, сходят прямо в ад? В чем их винить, если «мамочка» тут же ушла, а «папочка» тоже чуть не умер? В детской жестокости, в детской вере в громады? В детском лепете, детском бесстрашии? В экзальтации — в том, что называется гибельный восторг? Или же непреодолимые обстоятельства российской жизни доводят тех, кому 20, 25, до безрассудства и жертвенности, ставшей обязательством? До отстраненности, до холода, до вечной мерзлоты?

Не доводите детей до отчаяния! То, что они сотворят — смерти подобно.

Пока же Мисси помиловали и отправили на Нерчинскую каторгу. Ну, не так всё страшно — в Мальцевскую каторжную тюрьму. Женскую. Несколько десятков политических, девушек. И — рай. Хотя и зимний, забайкальский рай, до минус сорока. Но почему рай? Прекрасные мальцевитянки — так они себя называли. Ей 24 года, впереди — 16 лет тюрьмы. Деревянной, с дырами, промерзлой, тусклейшей мальцевской тюрьмы. До сорока лет.

Но какой рай! Эсерки, большевички, девушки из Бунда, меньшевички и — нужно дать волю воображению — анархистки — коммунистки. Мисси — уже Маруся, источник радости для всех [14] Здесь и дальше — воспоминания «мальцевитянок» / Женщины-террористки в России. // Сост. О. Будницкий. Ростов-на-Дону: Издательство «Феникс», 1996. С. 427–596. . Ее 50 рублей каждый месяц из дома — до трети общей кассы. Коммуна. Купить чай, сахар, мыло, рис. Зубной порошок! «Однажды Маруся Беневская получила из Италии от своих родных прекрасный торт» [15] Там же. С. 508. . Съели по «микроскопическому кусочку». Сытный, «лег камнем в желудок». Сытный, счастье! Потом прислали рецепт. Сырой был торт, на изготовку. Смех и память — на сто лет.

Что у них общего? Припадки, недомогания — всё сразу, как у единого существа. Только тронь их. «Боря» и «Дядя» — большие самовары. «Боря» — прислана Борей, мужем Мисси. Нет, уже Маруси. «Дядя» — чьим-то дядей. «Бродяжки» — мелкие чайники. У них в карманах — уголь, чтобы зажечь, как самовар. Ели из одной посудины, по двое, мало посуды — не по дружбе, а по соли. Пары — соленые и несоленые.

Камеры запирались только на ночь. Кто-то учился почти с нуля. У каждой — несколько учительниц. За Мисси — естествознание, французский. И ей еще шлют книги из-за границы. Тома «Жана-Кристофа» Ромена Роллана. «Высшие» занимаются математикой и философией. Виндельбанд «История древней философии», Гефдинг «Введение в философию», 10 томов Куно Фишера «История новой философии», Мах «Анализ ощущений». Курсы политической экономии, массажа. В коридоре на скамеечках, по две-три. Библиотека в 700–800 книг. И очереди за Дюма. «Три мушкетера» — другая жизнь!

Родители, не бойтесь! «Из всех радостей в тюрьме — возможность углубленно мыслить и заниматься больше всех радовала и волновала… Сидишь вечером, кругом необычайная, какая-то отчетливая тишина, читаешь что-то сложное и трудное <���…> и чувствуешь, физически ощущаешь острый процесс и радость мысли» [16] Там же. С. 518. .

А вот и счастье! «Мы могли шептаться всю ночь, решая вопросы монизма и дуализма» [17] Там же. С. 520. .

Что еще? Мыли, стирали, топили, кололи дрова, переплетали всеми истерзанные книги и, наконец, увлеклись сапожным делом. «В день стирки <���…> полураздетые, тесно сгрудившиеся, окутанные клубами пара <���…> необычайно оживленные, мы чувствовали себя героинями» [18] Там же. С. 523–524. .

И еще. «Ни разу <���…> команды „встать“, никто, никогда не обращался к нам на „ты“, ни разу не были применены репрессии, карцера…» [19] Там же. С. 530–531. . Цветочные клумбы во дворе — у кого лучше.