Евгений Додолев - Красная дюжина. Крах СССР: они были против

— В честь кого на этот раз назвали?

— Даже не знаю, не интересовался… Так что такая история с нашей семьей.

— А родня ваша рижская смягчилась? Было время, она от вас чуть ли не отреклась.

— С сестрой у меня отношения не портились, а более дальние родственники… Недавно позвонил один из дядьев, который полтора года назад в прессе клеймил меня позором. И так между прочим, словно ничего и не было, говорит: «Виктор, ты куда пропал? Что-то зазнался, в гости не заходишь. Приезжай, бутылка стоит». Так что и здесь, как говорил некто Горбачев, процесс пошел. И пошел в позитивном направлении. Не скажу, чтобы с родней все стало благополучно, но ничего, еще не вечер.

— Жена работает?

— Она преподает историю в средней школе. Супругу потихонечку начинают выживать, создают неприятную обстановку, хотят вынудить уйти самостоятельно. Причем делают это не коллеги по школе, а районное, городское начальство перекрывает кислород.

— А дети?

— С ними пока все нормально, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Ирина и Яков учатся в одном из лучших учебных заведений города — Пушкинском лицее. Они туда не по блату устроены, просто мы живем по соседству. Дочь в 12-м классе занимается, а сын — в Ю-м. Вообще с детьми у меня полный порядок. В политических взглядах они полностью на моей стороне, им даже нравится, что наверху вращаюсь. Похвастать перед приятелями можно, с кем отец знаком и дружен. Я спокойно на это реагирую, пусть по-детски пощеголяют.

— После школы будут уезжать из Латвии?

— Безусловно. В республике получить образование им не удастся.

— Виктор Имантович, вы обмолвились о том, что вас могут выслать из Москвы, как иностранца. У вас латвийский паспорт?

— Я гражданин России. В соответствии с принятым в 1991 году законом те, кто родился на территории Российской Федерации, автоматически становятся ее гражданами. Моя родина — город Таштагол Кемеровской области. И жена, и дети у меня россияне. Латвийское гражданство я даже не пытался взять, учитывая те требования, которые для этого предъявляются.

— Латышский язык вы знаете?

— Да, свободно говорю.

— И дома тоже?

— Нет, пользуемся русским. Кроме меня, латышским никто из домашних не владеет. Может, и моя вина в этом есть, но… Я ведь в армии служил, а там один язык в ходу. Поэтому упреки, что мы, мол, мигранты, поэтому не уважаем латышскую культуру, ее традиции, абсурдны. Проблемы намного серьезней. Скажем, Рига на 67 процентов заселена русскоязычным населением, естественно, что нужда общаться по-латышски возникает редко. А в сельской местности, понятно, другая картина, и там, кстати, все знают язык. Все от среды зависит, остальное — чушь.

— Скажите, приезжая в Латвию, вы участвуете в действиях оппозиции, назовем это так?

— Нет, политической деятельностью в Латвии я не занимаюсь, поскольку пока еще являюсь военнослужащим российской армии, а значит, не могу вмешиваться в общественную жизнь иностранного государства. Контакты, конечно, у меня сохранились, но никаких конкретных акций и шагов я не предпринимаю.

— Это с той поры, когда вас хотели прищемить за поддержку ГКЧП?

— Да, на меня пытались дело завести и в Риге, и в Москве. Кстати, я единственный из руководителей депутатской группы «Союз», кого не вызывали на допрос в прокуратуру России. Когда я как-то сказал об этом с гордостью одному из генералов КГБ, тот ухмыльнулся и ответил: «Под тебя глубже всех копали, хотели набрать компромата, чтобы вызвать и уже не отпускать». Ничего из этого не вышло.

— А что вам инкриминировали?

— Разное. Чуть ли не в идеологи ГКЧП записывали. Даже проводили расследование, не я ли передал видеокассеты с допросами Язова, Павлова в «Шпигель». Пришить многое тужились. В латвийскую прокуратуру меня в сентябре 91-го года вызвали, но я сказал, что являюсь депутатом СССР, поэтому по повестке не приду. Все, больше не трогали. Пока.

Я ведь никогда не скрывал, что входил в комитет национального спасения Латвии, Этот комитет потом окрестили предвестником ГКЧП. А я не видел и не вижу ничего противозаконного в том, что мы делали.

— Но вы ведь своих симпатии к ГКЧП не таили?

— Нет, а зачем? Это мои взгляды, почему я должен их бояться обнародовать? За взгляды не судят, а состава преступления в моих действиях нет.

— Вы сказали, что являетесь офицером российской армии. Где вы сейчас служите?

— Сложный вопрос. Я нахожусь как бы между небом и землей. Второго марта 1992 года под впечатлением знаменитого всеармейского совещания, увидев, что единой армии больше нет, я подал рапорт об увольнении. Вначале Шапошников вроде давил, требовал ускорить решение моего ходатайства, но потом дело застопорилось. Тишина. Я числюсь в штабе ВВС северо-западной группы войск, но на службу не хожу, зарплату не получаю, хотя деньги мне исправно начисляют. Однако я считаю себя не вправе их брать, поскольку не заработал.

Я зато, чтобы ясность поскорее наступила. Развязавшись с армией, я смогу требовать те льготы, которые положены. увольняемым в запас. Встану на квартирный учет, буду добиваться жилплощади где-нибудь в Подмосковье, ибо Москва закрыта для меня, я уже объяснял, из-за чего.

— А пока суд да дело, вы с головой ушли в общественную жизнь?

— Да, и на скуку не жалуюсь. Даю много интервью западной прессе, там меня не забывают. Езжу за границу. В мае 92-го, например, был во Франции, потом в Германии.

В Париже участвовал в форуме «Куда идет Восток?», в ФРГ читал лекции для офицеров бундесвера.

— И вы не брезгуете брать доллары, дойчемарки? Люди ваших убеждений обычно любят подчеркивать, что они отказываются от всех этих гонораров, так как не продаются капиталистам.

— Одно дело, когда за лекцию платят пять тысяч долларов, — и дураку понятно, что это покупка, и другое, если сумма исчисляется тремя сотнями марок за три дня, как было со мной. В такой ситуации я чувствую себя морально чистым для получения гонорара — заработал. Хотя были попытки и меня подкупить. В 91-м году пригласило меня одно из ведущих японских издательств, оплатило полет в первом классе боинга, и в Токио хозяева принимали по высшему разряду. Все было шикарно. И так, между прочим, вручается мне подарочек, какой-то сверточек. Причем все это снимается, записывается японскими корреспондентами. В гостинице глянул на презент, а это видеокамера за две с половиной тысячи долларов. Что делать? Я ведь прекрасно понимаю, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Значит, надо сдавать, я же депутат. Но сдавать в Кремль тоже как-то… Лучше уж использовать на правое дело. Вернулся из Японии и полетел в Ленинград, где публично вручил Александру Невзорову подарок для НТК «600» от японских друзей… Я за рубежом капитал не нажил. На те деньги, которые честно заработал, купил жене электрогриль, дочери какую-то тряпочку… Из Японии, правда, привез видеомагнитофон. Все.