Эми Липтрот - Выгон

Мне назначили собеседование в самом высоком здании в Великобритании, – я порадовалась тому, что никогда не страдала головокружениями. После собеседования я взяла пива и осмотрела этот небоскреб, запрокинув голову. Он напомнил мне об утесах, особенно о Сент-Джонс-Хед на Хое – самом высоком утесе в Великобритании, который я видела с парома, идущего в Шотландию. На Канари-Уорф всегда было ветрено, ветер с Темзы гулял между высотками, напоминая мне о доме. На утесах и высотках гнездились сапсаны, а ночами предупредительные световые сигналы самолетов выглядели совсем как маяки на островах.

Хоть я и уехала, причем по своему желанию, Оркни и утесы не отпускали меня, и вдали от дома я всегда ощущала где-то глубоко внутри ноющее беспокойство и боль потери. Я носила с собой бушующее море, бескрайнее небо и любовь к высоте. Я вспоминала, как сидела на своем любимом камне, глядя на Стэк О’Ру, любуясь сверху на морских птиц. Стая морских крачек с Выгона поредела, а потом и вовсе исчезла, зато прилетели олуши. На самом краю утеса росла морозостойкая армерия, а в кроличьих норах, где гнездились тупики, когда-то давно я видела мелькавшие белые хвостики. Казалось, выступ надежный, но стоило посмотреть на него со стороны, как становилось очевидно, что его края нависают над обрывом. Безуспешно пытаясь устроиться в Лондоне, я чувствовала, что вишу на опасной высоте над бурными волнами.

Обычно я начинала пить сразу после работы, а иногда вылезала из автобуса на полпути к дому и выпивала пару банок в парке. Я не могла ждать, да мне и не приходилось, если работы не было.

Как-то я по пьяни уронила пепельницу и по невнимательности засосала пылесосом всё еще тлеющую сигарету. В квартире несколько недель пахло паленой пылью, горелыми частичками кожи и волосами из мешка пылесоса.

На чердаке что-то скрипело и царапалось, и, как мы думали, именно оно и навлекло на нас нетипичное для этого сезона полчище мух. В конце концов владелец послал кого-то взглянуть, что там. Оказалось, в крыше была дыра, где застревали голуби. И над нашей гостиной, прямо над нашими головами, гнила куча дохлых голубей.

В то лето я чувствовала, что не живу, а просто убиваю время. Месяцами я пребывала в бессознательном состоянии и ждала, когда же наконец мне станет лучше, порхая от одной мысли к другой. Лето выдалось жаркое, у меня чесались ладони и потели бедра. Я просыпалась в четыре утра и курила сигареты, – так тянулись одинокие пустые дни.

Где-то вдалеке надрывалась сигнализация машины, я не могла заснуть до рассвета, и в итоге ее бесконечный вой слился с пением птиц. Это была теплая июльская ночь, но я не могла наслаждаться ею: я представляла себя в каждой кровати, где когда-либо спала, и думала, во сколько бы он вернулся домой из клуба. Было такое ощущение, что все прежние поступки, все прежде прожитые чувства разом обрушились на меня. Я вспоминала, как мы однажды заночевали на крыше художественной школы, среди бетонных блоков и разрушенных скульптур. Вспоминала, как каждую ночь в ту нашу первую неделю вместе гремел гром и сверкали молнии, вспоминала комнату без занавесок, где мы лежали в постели, любовались самолетами, пересекающими небо Лондона, и придумывали собственный новый язык.

Утром я резко вспомнила, что из мелодии моей жизни пропал бас. Когда он ушел, я вдохнула и так и не смогла выдохнуть.

Как-то в январе, на десятый день рождения брата, мы играли в доме, как вдруг зазвонил телефон. Что-то случилось на Выгоне.

Мама, папа, Том и я пересекли двор, вышли за ворота и двинулись к побережью, по дороге замечая направляющихся туда же соседей. Мы шли всё быстрее, между нами повисло нервное молчание. Подойдя к краю утеса, мы увидели внизу большую рыбачью лодку, балансирующую на покатом выступе скалы. С каждой новой волной судно сотрясалось, словно не в состоянии решить, куда отправиться: назад, в море, или вперед, на утесы.

Была лишь середина дня, но уже темнело и начинался прилив. Накатила очередная волна, и раздался пугающий скрип, а за ним – раскатистый звук удара. Лодка качнулась в неверном направлении, и ее корпус треснул. Лодка застряла. Никакой буксир теперь не вытащил бы ее из камней.

Столпившимся на краю утеса местным это казалось катастрофой, но присоединившийся к нам представитель береговой охраны заверил, что рыбаки, находившиеся в лодке, не так уж и пострадали. Несколькими часами ранее, в темноте, рыбаки перебрались через край лодки, выпрыгнули на камни, пробрались к нижней части утеса, а потом поднялись наверх. Вместо того чтобы попроситься переночевать на ферме, они отправились прямиком в аэропорт и улетели с Оркни на первом же самолете.

В некоторых случаях на Оркни и на Шетландах всё еще применяется так называемый комплекс прав Одаля, оставшийся в наследство от тех времен, когда эта территория была частью Норвегии. В нем право собственности на землю на береговой линии трактуется иначе, нежели в других регионах Великобритании. Если в других местах граница участка, на который распространяется право собственности, проходит по уровню воды во время прилива, то на Оркни – по низшей точке отлива, регистрируемой весной. В комплексе прав Одаля есть и другие интересные описания границ: докуда можно добросить камень, докуда лошадь дойдет вброд, докуда докинешь невод для ловли лосося. По этому закону всё, что бы ни появилось на вашем участке береговой линии, становится вашей собственностью.

На следующий день фермеры просто не могли не попробовать спуститься по скалам тем же маршрутом, по которому рыбаки поднялись. Я наблюдала за своим длинноногим папой: он полез первым, забрался в лодку, помог другим. Мы задержали дыхание, надеясь, что лодка не накренится под их весом, а потом они на несколько минут скрылись в рубке. Когда они вышли оттуда, я была уверена, хоть и не могла как следует разглядеть издалека, что они сияют от счастья, а руки им оттягивает компьютерное оборудование.

На следующие несколько дней один из коровников превратился в выставочный зал с электронным оборудованием для навигации и рыбной ловли, и рыбаки со всего Оркнейского архипелага приходили туда – просто посмотреть или что-то приобрести, а работа на ферме меж тем шла своим чередом. Фермеры договорились со страховой компанией и заплатили ей пять сотен фунтов за возможность продать всё, что было на лодке, включая улов. Вложение многократно окупилось.

Через несколько дней поднялся сильный ветер, и лодка упала со своего «насеста». Ночью бурные волны отнесли ее к скалам, где она и разбилась, и лишь маленькие обломки качались на волнах, пока их не отнесло в узкий залив.