Александр Генис - Кожа времени. Книга перемен

Как бы ни изменился мир с тех пор, очевидным оставался принцип: товар лицом. Интернет вмешался в институт торговли, сделав его виртуальным. Мы тут ничего не можем потрогать, примерить и перелистать. Место осязания заняло зрение. Переворот, достойный гения поп-арта Энди Уорхола, который писал не суп «Кэмпбелл», а банку с супом «Кэмпбелл». Вот и мы, собравшись за покупками, прицениваемся не к вещи, а к ее изображению: покупаем кота в мешке, на котором нарисован кот.

Неполноценность такого обмена компенсируют народные массы, которые уже обзавелись, разочаровались или восхитились тем, что нам предстоит купить. Другими словами, мы покупаем, подчиняясь чужому и коллективному мнению. И это значит, что демократия вмешалась в торговлю, обставив каждую покупку собственным ритуалом.

Когда мне понадобилась настоящая, а не электрическая мясорубка взамен той неподъемной, харьковского завода, что я во хмелю подарил друзьям, категорически отказавшимся отдать подарок, я, естественно, обратился к «Амазону». Отвергнув новинки кухонной техники, способные измельчить всё в труху и выжать из фарша последние соки, угробив в результате котлеты, я набрел на старинные, почти антикварные ручные мясорубки и познакомился с теми, кто ими пользуются. Это были дикие луддиты, умеющие начинять сосиски и готовить паштет из трижды прокрученной печенки с коньяком и сливками. Короче говоря, мой народ. Посоветовавшись и подружившись, я выбрал агрегат, который почтальон внес согнувшись, и наконец приготовил точно такие макароны по-флотски, какие подавали в пионерском лагере.

Но эта история со счастливым концом. Чаще всё кончается хламом. Интернет-торговля подкупает удобством и быстротой — купить проще, чем думать, прицениваться, торговаться. Бац — и вещь твоя. Чересчур доступная и от того малоценная, она обошлась без посредника, соскочив (материализовавшись) с экрана компьютера.

Меня, что естественно, мучают книги. Раньше каждая была штучным товаром, теперь я их покупаю чуть ли не на вес. Кстати, именно с книжной торговли и началась империя «Амазона». Превратив интеллектуальный товар в копеечный, она уничтожила конкурентов. Книжных магазинов почти не осталось. А ведь лет десять назад на моем берегу Гудзона — от статуи Свободы до моста Джорджа Вашингтона — их было целых три. И в каждом у меня был любимый продавец. Не студент, томящийся от скуки в летние каникулы, а немолодой бородач в очках, знающий, где стоит каждая книга, зачем она нужна и какой мне не хватает.

Я встречал таких профессиональных книжников по обе стороны океана и до сих пор люблю слегка высокомерную интонацию людей, путающих библиотеку с личной жизнью. Таких почти не осталось. «Амазон» загнал их в книжное подполье — на уличные развалы и в лавочки букинистов, притулившихся к университетским кампусам.

Это, однако, не значит, что книг стало меньше. Прямо наоборот. Пользуясь безумной дешевизной (если брать подержанные издания, то платить часто приходится лишь за пересылку), я покупаю в среднем книгу в день, хотя и понимаю, что не успею с ними справиться. А всё потому, что купить проще, чем рассмотреть, одолжить или поставить обратно на магазинную полку. Неудивительно, что в нашем доме прогибается пол и скрипят балки.

Под влиянием изобилия, обидного для каждого автора, книжный рай, о котором я даже не смел мечтать в молодости, стал чистилищем, где книги годами надеются, что их вызволят. Боюсь, что зря ждут.

Вмешательство интернета принесло столько удобств, что мы не судим о жертвах. Между тем, упразднив обычную торговлю, компьютерная революция сократила коммуникацию обмена, придававшего первоначальный смысл центру нашей цивилизации — городу, возникшему между храмом и базаром. В лучшем случае — между Парфеноном и Агорой, в обычном — между универмагом и рынком.

Наблюдая за наступлением будущего, я не устаю удивляться той роли, которую во всех переменах играет прошлое. Прогресс тащит его за собой, оживляя архаику и делая ее модной. Любимый пример — американский базар, особенно в разгар осени, в праздник урожая.

Исчезнувший в эпоху супермаркетов, базар на моих глазах возродился и расцвел на многих углах, площадях и в переулках. А ведь страшно вспомнить, каким я застал Нью-Йорк сорок лет назад. Хлеб в нем был квадратным, мороженое — в ведре, селедка — на Брайтоне, и только вымирающие евреи Ист-Сайда знали, что́ такое соленые огурцы, торгуя ими из пахучих бочек. В городе не было ни одного рынка, кроме финансового.

К счастью, теперь всё изменилось. Стирается, о чем так мечтал Ленин, граница между городом и деревней. Последняя всё чаще навещает первый, а иногда и остается в нем. Сегодняшний Нью-Йорк помешан на своей еде и, стремясь добраться до свежего продукта, разводит его по месту проживания, предлагая яйца из бруклинских курятников и мед из ульев, расположившихся на крышах Квинса.

Всем этим занимается богема. Преодолев нездоровое увлечение искусством, нынешние хипстеры осели на земле и превратили окрестное сельское хозяйство в передвижную выставку даров принаряженной ими же природы.

Лучше всего за ней — и за ними — наблюдать на главном базаре города, захватившем Юнион-сквер. Когда-то здесь были театры, потом — отели, наконец — бесцветный парк. Сейчас здесь раскинулась буйная, почти средневековая ярмарка. Как ей и положено, она привлекает бродячих музыкантов, танцоров, жонглеров, ремесленников, художников и одного самурая, который по воскресеньям демонстрирует зевакам, как он мог бы разрубить любого пополам одним ударом катаны.

Превратившись в одно из самых веселых мест в городе, базар Юнион-сквер торгует всем тем, чем пренебрегают магазины. Возьмем, скажем, картошку, которую я люблю больше омаров. Если раньше американцы знали один ее вид — чипсы, то на Юнион-сквер можно купить четырнадцать сортов, как то: «фиолетовая величественная», «пурпурная от викингов», «Николя», «горная роза» и «русская банановая», как бы дико это ни звучало.

Булочными изделиями торгуют мои знакомые пекари-буддисты из магазина «Хлебом единым». Он и правда годится на все случаи жизни: двадцать пять видов, и ни один не имеет ничего общего с прежним, квадратным. Еще удивительнее лоток с лесными грибами. А я-то думал, что в Америке их собираем только мы с женой. С яйцами не проще: тридцать долларов за штуку, зато страусиные. Даже мыло тут ручной выделки, кривое, но с ароматными травками. Мне больше всего понравилось розмариновое — им можно, если не дай бог придется, мыть баранину. Еще повсюду сыры богатой палитры: от козьего в яблочной шубке до коровьего из непастеризованного молока. И это, напомню, в стране, чей народ, по ядовитому замечанию де Голля, умел не только отправить человека на Луну, но и приготовить сразу два сыра — белый и желтый.