Юрий Щекочихин - Рабы ГБ. XX век. Религия предательства

Но тогда я, конечно, не мог предположить, что через два с небольшим десятка лет сам окажусь в дьявольском капкане осведомительства и буду шутить с горькой усмешкой, что достиг "Хомутовского уровня".

Я был актером МХАТа с 1955 по 1960 год. Однако путь мой к заветным подмосткам был далеко не легким. По окончании в 1951 году студии имени В. И. Немировича-Данченко меня рекомендовали во МХАТ. Но в результате проверки моих анкетных данных соответствующим отделом ГБ мне было отказано. "Видишь, какая всешки неприятность получилась со МХАТом, — директор студии В. 3. Радомыслинский произносил "всешки". — Почему же ты скрыл от нас при поступлении в студию, что у тебя арестована мать?" — "Так вы бы меня не приняли", — отвечал я. Директор студии задумчиво промолчал, потом утвердительно кивнул: "Всешки ты прав… Не приняли бы…"

Теперь же диплом с отличием об окончании студии МХАТа, подписанный О. Л. Книппер-Чеховой, лежал у меня в кармане, и мне было море по колено.

" Я вас обманул не только в этом, — признался я. — У меня еще и аттестат об окончании десятилетки был липовым". "Это мы знали", — сказал директор.

Пожалуй, я поступил правильно, что и при поступлении в студию, и при приеме в комсомол скрыл арест матери. Мой однокурсник Ланговой кому-то проболтался, что отец был репрессирован. Его отчислили после первого курса за профнепригодность. Понятен и случай со мной. МХАТ был "режимным" театром, и присутствие там, где бывает правительство и сам Сталин, сына "врага народа" было, естественно, нежелательным.

Мою мать арестовали летом 1947 года, когда я сдавал экзамены за девятый класс. Влепили ей 13 лет лагерей. Необычный срок, не правда ли? Дали-то ей 10 по 58-й, но добавили за "нападение" на следователя. Фамилия его была Каптиков. Она швырнула ему в физиономию чернильницу — так возмутили ложь и несправедливость обвинения.

Вскоре после ареста матери "случайно" я познакомился с очень милой молодой женщиной. Звали ее Лиля Садовская. Стали встречаться. Но я молчал об аресте матери, так как был убежден, что это — ошибка. В чем она, простая медсестра, могла быть виноватой? Разве что рассказала анекдот? Затем мне стало известно, что эта милая женщина встречается с моими товарищами по 9-му классу и интересуется моими настроениями. А еще позже я узнал, что Лиля лейтенант госбезопасности. В школе уже знали, что я сын арестантки, и я решил не возвращаться туда. Выдержал экзамены в школу-студию МХАТ и достал липовый аттестат зрелости. Спустя год — летом 1948-го, добившись свидания с матерью, я пробыл сутки на территории лагеря в домике для свидания в далекой Ухте, в ОЛП 13. "Я виновата, и больше ты меня ни о чем не спрашивай", отрезала мать. Тогда я не понимал, что своей умышленной ложью она как бы берегла меня — сдержала от взрыва возмущения, от хлопот по ее освобождению. При моей вспыльчивости и прямоте я мог бы угодить вслед за ней.

Конечно, мне было обидно, что не взяли во МХАТ, но вмешался Его Величество Случай, и в день рождения Сталина, 21 декабря 1951 года, я вышел на сцену Московского драматического театра им. К. С. Станиславского в премьерном спектакле "Юность вождя" в роли молодого Сталина. Хвалебные рецензии захлестнули столичную прессу. Появилась надежда как-то облегчить судьбу матери. Но спектакль просуществовал недолго. Сталин умер. Расстреляли Берию. Мать после девяти с половиной лет заключения освободили. "Ваша мама скоро будет с вами", — прощебетал по телефону женский голос из прокуратуры. Но это оказалось ложью. После досрочного освобождения ей приписали "минус сто", и она была вынуждена снять угол в Можайске: власти делали все, чтобы уменьшить поток бывших зеков в столицу. "Согласится ли чукча жить в Узбекистане? Я москвич и хочу вернуться на свою жилплощадь", — заявил на приеме у Полянского бывший зек Пельтцер, брат известной актрисы. "У нас страна большая. Выбирайте любой город". И Пельтцер осел в Челябинске.

Мне все же удалось добиться возвращения матери в Москву после того, как Верховный суд СССР выдал ей справку, что постановление Особого совещания отменено и дело производством прекращено в связи с недоказанностью обвинения.

К этому времени много в театре было сыграно немало различных образов начиная с Грибоедова и кончая Треплевым, и меня снова пригласили во МХАТ. "Роль Сталина невелика, но очень значительна, — внушал мне автор "Кремлевских курантов" Николай Погодин. — Сталин неотъемлемая часть нашей истории. Он появляется в момент кульминации пьесы. Всем ходом спектакля готовится его появление. Поэтому разговор с инженером Забелиным очень важен".

МХАТ готовил "Кремлевские куранты" к XX съезду КПСС. Однако мое ощущение образа Сталина к этому времени было уже иным. Я задумал показать затаившегося кровавого тирана, хотя и скрывавшего, пока жив Ленин, свое подлинное лицо. Б. Н. Ливанов, игравший инженера Забелина, понял мой замысел и сам обыгрывал мое появление: цепенел, глаза наполнялись скрытым ужасом, он растерянно отводил и прятал свой взгляд.

Умерший вождь пока еще покоился рядом с Лениным в Мавзолее, и зритель мое появление на сцене встречал аплодисментами.

Близился спектакль, на который должен был приехать Хрущев. Неожиданно меня вызвал директор МХАТа Д. В. Солодовников:

"В следующем спектакле роли Сталина не будет", — сказал он. "Как не будет?" — удивился я. "Не будет совсем", — сказал директор. "Что, я плохо играю?" — "Нет, все гораздо сложнее, дело, по-видимому, совсем в другом", уклончиво ответил директор.

Так Сталин исчез из спектакля навсегда, а вместо него возник эксперт Глаголев, произносивший почти тот же текст.

А вскоре стало известно, что на закрытом заседании XX съезда Хрущев разоблачил и осудил культ личности Сталина. "Не того вождя сыграл, — шутил Ливанов. — Ничего, тебе всего четверть века — у тебя все еще впереди".

В эти дни как-то вечером раздался телефонный звонок. Вкрадчивый голос попросил о встрече: "Это крайне необходимо… Лучше всего где-нибудь в безлюдном месте, ну хотя бы в одной из комнат Колонного зала. Днем там обычно пусто. Близким о моем звонке говорить не надо…"

"Левый" концерт хотят предложить? А может, съемки в кино?" — размышлял я.

Таинственность. Загадка. Интересно. На следующий день, отыскав указанный номер комнаты, я постучал. Тишина. Открыл дверь. Никого. Я вошел, сел на стул, огляделся. Минуты через три вошел человек и кивнул мне, как старому знакомому. Я же видел его впервые. Низкорослый. Короткие ножки. Круглое одутловатое лицо. Пристальные свиные глазки. "Здравствуйте" полуженским голосом произнес он, снимая темную шляпу и плащ. Завязался разговор о театре, о моей работе… "Вы должны нам помочь", — более определенно произнес незнакомец и положил передо мной удостоверение майора госбезопасности. "Александр Тимофеевич Буланов", прочитал я. "Нам очень нужна ваша помощь. Надо посмотреть…